О русской литературе ‒ в Японии

IMG_5123

Профессор филологического факультета М.М. Голубков выступил на Третьем русско-японском форуме социальных и гуманитарных наук

Среди событий, имеющих самое непосредственное отношение к Году литературы, может быть назван Третий русско-японский форум социальных и гуманитарных наук (The 3rd Social Science and Humanities Forum between Japan and Russia (Joint Seminar)), проходивший в марте в Японии, в городе Сендай. Форум был организован МГУ имени М.В. Ломоносова и Университетом Тохоку (Tohoku University). Два университета издавна связаны научными, деловыми, творческими контактами.

Приглашенными докладчиками стали видные ученые МГУ, специализирующиеся в таких областях, как история, филология, искусствоведение, музыковедение, культурология, психология, международные отношения. Представленные доклады как с русской, так и с японской сторон отличались информативностью, логичностью и наглядностью: сопровождавшие речь красочные презентации производили дополнительный визуальный эффект. Понимание специфических, не вполне простых вещей облегчал тот факт, что рабочими языками форума были выбраны русский и японский. Высокопрофессиональный синхронный перевод, обеспеченный Университетом Тохоку, практически снимал языковой барьер.

Собственно литературный материал был представлен в докладе профессора филологического факультета МГУ, заведующего кафедрой истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса М.М. Голубкова: «Абрам Терц: литературный псевдоним или “темный двойник” автора?»

 

IMG_5123

 

 

История инакомыслия, диссидентства 60-70-х годов и борьбы с ним советских властей, – говорил докладчик, – знает несколько значимых вех. Среди них – процесс Андрея Синявского и Юлия Даниэля в 1966 году. Им было открыто предъявлено обвинение в инакомыслии, их судили за антисоветскую агитацию и пропаганду, инкриминировали публикации произведений на Западе. Даниэля суд приговорил к пяти годам, Синявский получил 7 лет и в 1973 году эмигрировал во Францию.

«Преступление» Синявского и Даниэля состояло в том, что они нелегально переправляли через границу и публиковали свои произведения за рубежом под псевдонимами. Николай Аржак (псевдоним Ю. Даниэля) опубликовал повесть «Говорит Москва» и еще несколько прозаических произведений в Нью-Йорке, а некто Абрам Терц (псевдоним А.Д. Синявского) выступил не только как прозаик, автор повестей и рассказов «Суд идет» (где за десять лет до ареста предсказал и точно описал собственный процесс), «Пхенц», «Квартиранты», «Графоманы», «Любимов», но еще и как профессиональный литературовед со статьей «Что такое социалистический реализм», в которой он впервые охарактеризовал этот творческий метод как нормативный, сравнив его с классицизмом.

По мысли докладчика, для Синявского это был осмысленный поступок, обдуманная стратегия творческого поведения. Это была попытка обрести тот путь в литературе, по которому нельзя идти в советское время, – поэтому он даже не пытался публиковать свои произведения в СССР. То, что выходило из-под его пера, Синявский называл «утрированной» или «второй» литературой. Это не была антисоветская литература, она была другой с эстетической точки зрения. Синявский обращался к фантастическому гротеску, к формам условной образности, отвергая поэтику жизнеподобия. Противоречия с советской властью он определял не как политические, а как «стилистические разногласия». Значительно позднее он так объяснял свое творческое поведение: «Я мечтал создать вторую литературу, – вторую не в смысле антисоветскую, а другую по стилю»[1].

 

профессор филологического факультета М.М. Голубков выступил на Третьем русско-японском форуме социальных и гуманитарных наук

 

М.М. Голубков показал, что Абрам Терц оказался не просто псевдонимом, но своего рода литературной личностью, намеренно сконструированной и отчасти заместившей истинного автора. Создавая свой стиль, писатель выдумывал и образ его носителя. Именно такой литературный персонаж-автор давал возможность иного пути в литературе. «Ну, Синявский, во-первых, – человек, Синявский – критик, Синявский – профессор, лекции читает, выступает обычно Синявский. А Терц исключительно художник, причем, конечно, они где-то совмещаются, но вместе с тем это фигуры совсем разные и даже психически и физически не очень похожие друг на друга. Синявский – это человек, в общем, академичный, сравнительно скромный, такого созерцательного типа человек, добросовестный, наверное, скучноватый, в общем, ординарный. А Абрам Терц – это нахал, наглец, это вор. Отсюда, кстати, и имя Абрама Терца – бандит[2]. Он даже и физически не похож на Синявского. Абрам Терц не носит бороды, может быть, маленькие усики, кепку, надвинутую на глаза, руки в брюки, нож в кармане обязательно. И чуть что – стремится выхватить нож и воткнуть в бок. Такой мой темный двойник, и, конечно, для меня главное – Абрам Терц… Абрам Терц – это, конечно, литературная маска, выражающая очень важную сторону моего “я”. Синявский может, в принципе, на любую академическую тему писать работу, а Абрам Терц всегда ищет запретных тем»[3]. Вот эти запретные темы и стали мотивом обвинения.

Процесс над Синявским и Даниэлем вызвал широкую общественную реакцию. Переводчик Ю. Даниэль, кандидат филологических наук, сотрудник ИМЛИ имени А.М. Горького АН СССР, автор «Нового мира», и А. Синявский поставили целый ряд творческих вопросов, которые парадоксальным образом стали предметом судебного разбирательства.

Во-первых, может ли литература быть предметом судебного разбирательства, а заседание суда превращаться в научную дискуссию по теории модернизма и реализма? Наказуем ли модернизм в судебном порядке? Во-вторых, имеет ли писатель юридическое право публиковать свои вещи за рубежом, т.е. имеет ли право миновать политическую цензуру? В-третьих, является ли неподцензурный текст заведомо антисоветским, т.е. непременно имеющим политическое содержание?

Однако самой важной проблемой, поставленной тем давним эпизодом советской литературной жизни, по мнению М.М. Голубкова, стала проблема псевдонима. Если все прочие вопросы, поставленные тогда, сейчас имеют сугубо историческое значение, то вопрос о псевдониме как глубоко осознанном творческом приеме, дающем возможность автору сконструировать за пределами художественного текста некий литературный образ, своего рода литературную личность, имеет глубокий научный смысл. Является ли псевдоним всего лишь маской, попыткой скрыть подлинное авторство, или же это путь к созданию новой литературной личности, отличной от автора?

 

профессор филологического факультета М.М. Голубков выступил на Третьем русско-японском форуме социальных и гуманитарных наук

 

 

После доклада все эти вопросы стали предметом научной дискуссии, в которой приняли участи как японские, так и русские исследователи.

[1] Московские новости. 1989. 8 января.

[2] Псевдоним заимствован из одесской блатной песенки, персонажем которой был Абрашка Терц.

[3] Джон Глэд. Андрей Синявский и Мария Розанова // Беседы в изгнании: русское литературное зарубежье. М.,1991. С.169-192.

Комментирование на данный момент запрещено.

Комментарии закрыты.