Год литературы в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова

«ЖИЗНЬ В ПОЭТИЧЕСКОМ СВЕТЕ»: МИР ТВОРЧЕСТВА ХАНСА КРИСТИАНА АНДЕРСЕНА

Ханса Кристиана Андерсена без всякого преувеличения можно на­звать самым знаменитым датским писателем. Его художественное твор­чество привлекало и продолжает привлекать к себе внимание читателей и исследователей во всем мире. Вряд ли кто решится оспаривать тот факт, что главный вклад писателя в мировую культуру — это его сказки (еще при жизни Андерсен удостоился чести называться королем всех сказоч­ников). Вместе с тем как у себя на родине, так и далеко за ее пределами, он хорошо известен как романист и драматург, поэт и создатель увлека­тельных путевых очерков, наконец, как автор по меньшей мере трех книг воспоминаний. Большой интерес творчество Андерсена вызывало в Рос­сии. В письме переводчице М.В.Трубниковой 28 августа 1868 г. Андерсен писал: «Вернувшись из поездки за границу, я обнаружил с удивлени­ем и радостью прекрасное русское издание моих сказок и историй. Я очень рад, что мои произведения читаются в великой России, чью богатую литературу я отчасти знаю, начиная от Карамзина до Пушкина и вплоть до новейшего времени».

Ханс Кристиан Андерсен родился 2 апреля 1805 г. в г. Оденсе в семье сапожника и прачки. Когда отец будущего писателя Ханс Андерсен по­знакомился со своей будущей женой Анной Марией, ему исполнилось двадцать два, она была почти на десять лет старше. Его родители поже­нились за два месяца до рождения сына. Отец Андерсена был челове­ком одаренным, отличался живым умом и богатым воображением, но из-за бедности своих родителей не сумел получить образование. Все свободное время он проводил с сыном — рисовал картинки, помогал мастерить игрушки и даже соорудил кукольный театр, а по вечерам часто читал ему комедии Л.Хольберга и сказки «Тысячи и одной ночи». Он бредил Наполеоном и в 1812 г. завербовался солдатом в наполеоновскую армию, однако в военных действиях принять участия не успел и только подорвал в походной жизни свое здоровье. В 1816 г. после не­долгой и тяжелой болезни он умер, оставив жену с ребенком на руках. Анна Мария, происходившая из крестьянской семьи, была заботливой и любящей матерею. В ней «все было сердце», как писал Андерсен. Точ­ная дата ее рождения не известна. Исследователи выяснили только, что бабушка Ханса по материнской линии дважды побывала замужем, но еще до первого брака родила трех внебрачных дочерей, одной из ко­торых и была Анна Мария. До того как выйти замуж за отца Ханса Кристиана, она несколько лет прослужила в богатых домах Оденсе, а в 1799 г. у нее родилась внебрачная дочь Карен. Свою сводную сест­ру Ханс Кристиан позднее встретил в Копенгагене, где она служила прачкой. Через два года после смерти мужа Анна Мария снова вышла замуж. Ее второй муж тоже был сапожником и женился против воли ро­дителей, посчитавших, что их сын мог бы сделать более выгодную пар­тию. Он не обращал на пасынка никакого внимания и никак не повлиял на его развитие. Второй брак Анны Марии был также недолог. Ее муж умер в 1822 г., и после его смерти, оставшись одна, Анна Марии, не от­личавшаяся твердым характером, постепенно опустилась, стала пить и закончила свои дни на больничной койке. Ханс Кристиан` по мере сил помогал ей материально и поддерживал с ней отношения вплоть до ее смерти в 1833 г. Всю свою жизнь Андерсен с большим уважением относился к памя­ти родителей и никогда не скрывал, что родился в бедности. Он гордил­ся тем, что его отец был ремесленником, и благодарил родителей за то, что они обеспечили ему относительно благополучное детство. Особенно тепло он вспоминал о своей бабушке по отцовской линии Анне Катрине и сожалел, что она не дождалась его первых литературных успехов. Ба­бушка любила и баловала внука. Она даже сочинила для него историю благородного происхождения их семьи: будто 6ы его прабабушка — бо­гатая и знатная дама — в свое время совершила «ошибку», убежав из дома с «бродячим комедиантом». И все же детство Ханса Кристнана не было столь безоблачным, как он описывает его в своих воспоминаниях. Чувство социальной ущемленности  в условиях сословно-бюрократической­ Дании и страх перед тяжелой семейной наследственностью омрача­ли его сознание. Больше всего Ханса Кристиана пугала болезнь его де­да по отцовской линии, который к концу жизни страдал тяжелым пси­хическим недугом. Ханс Кристиан часто наблюдал, как дед бродит по городу в сопровождении толпы уличных мальчишек. Однажды он очень удивил своего внука, обратившись к нему на «вы ». В школе для бедных, куда Ханса Кристиана определили в 1811 г., у него не было друзей. За страсть к сочинительству одноклассники дразнили его «слабоумным, вроде дедушки», и это крепко врезалось ему в память.

Предоставленный самому себе, Ханс Кристиан жил в мире грез, уй­дя с головой в художественную литературу. Жажда чтения проснулась в нем рано, и он начал брать книги в домах некоторых «важных дам», которые принимали в нем участие. Подростком Ханс Кристиан начал сочинять «кровавые трагедии в духе Шекспира». Он по-прежнему дер­жался в стороне от сверстников, часами мог сидеть, погруженный в меч­ты, или разыгрывать представления в своем кукольном театре. Спектак­ли Королевского театра, которые Ханс Кристиан увидел из-за кулис благодаря своей дружбе с разносчиком афиш, вызвали в нем желание стать актером. После конфирмации, состоявшейся весной 1819 г., Ханс Кристиан решил отправиться в Копенгаген и попытать счастья на сце­не. Пророчество гадалки, которая предрекла ему великое будущее: «На­станет день, и город Оденсе зажжет в его честь иллюминацию», — за­ставило суеверную Анну Марию согласиться с решением сына, хотя она и мечтала видеть его портным.

6 сентября 1819 г. с тринадцатью скопленными ригсдалерами в кар­мане Ханс Кристиан прибыл в Копенгаген и первым делом отыскал Ко­ролевский театр. Он мечтал оказаться там в какой угодно роли: танцов­щиком балета, певцом или даже автором пьес. Он добился аудиенции у знаменитой балетной танцовщицы А.М.Шалль и продемонстрировал ей свое искусство танца. Его удивительные жесты и вообще странное поведение до такой степени поразили ее, что она, как впоследствии при­зналась Андерсену, приняла его за сумасшедшего. Точно так же прова­лились и другие его попытки. Наконец счастье улыбнулось ему, когда он показал свои вокальные способности директору оперной студии Ко­ролевского театра итальянцу Д.Сибони. В тот день у него находились композитор К.Вайсе и писатель Й.Баггесен, которые благосклонно от­неслись к странному молодому человеку и собрали деньги на его обучение. Баггесен произнес свои знаменитые слова: «Я предвижу, что со временем из него выйдет толк! Только не возгордись, когда вся публика начнет рукоплескать тебе!» Ханс Кристиан начал учиться у Сибони и одновременно стал посещать занятия в балетной школе. Спустя год он выступил на сцене в качестве статиста. Однако ни в пении, ни в танце Хансу Кристиану таки не довелось добиться успеха. Его все реже до­пускали к участию в представлениях, а в июле 1822 г. уволили из теат­ра. Теперь у него оставалась последняя возможность прославиться — сочинять пьесы, тем более что опыт подобного рода у Ханса Кристиана уже был в Оденсе. Он написал трагедию «Лесная часовня» на сюжет немецкой романтической новеллы, следом за ней появилась драма «Раз­бойники из Виссенберга» по мотивам народного предания. Из театра ее вернули с замечанием, что ввиду полнейшей безграмотности автора ди­рекция просит его впредь таковых пьес не присылать. Но это не удер­жало его от новой попытки, и он сочинил драму на тему скандинавской истории «Солнце эльфов». В августе 1822-го в журнале «Арфа» был напечатан отрывок из «Разбойников из Виссенберга». В это время Ханс Кристиан зачитывался романами Вальтера Скотта. Он решил из­дать сборник своих произведений, включив в него Пролог в стихах, пье­су «Солнце эльфов» и написанную в подражание английскому романи­сту новеллу «Привидение на могиле Пальнатоке». Сборник появился под заголовком Юношеские опыты Вильяма Кристиана Вальтера (в честь Вильяма Шекспира, Вальтера Скотта и Ханса Кристиана — то есть само­го себя). Драма «Солнце эльфов» попалась на глаза члену дирекции и лите­ратурному советнику Королевского театра К.Л.Рабеку. Он написал на пье­су отзыв, который по сей день хранится в датском государственном архиве, и, отметите полное отсутствие у автора образования, признал, что в его про­изведении есть искра таланта, который нуждается в поддержке. На собрании дирекции театра Рабек ходатайствовал о королевской стипендии для обуче­ния Ханса Кристиана в школе, Член дирекции статский советник Й.Коллин позаботился о том, чтобы ему предоставили возможность бесплатно учить­ся. У Ханса Кристиана завязались близкие отношения с переводчиком Шек­спира отставным адмиралом П.Ф.Вульфом и его семьей. Талантливого юно­шу поддержали видные писатели А.Г.Эленшлегер и Б.С.Ингеманн, а также выдающийся физик и философ Х. К.Эрстед.

Годы, проведенные Хансом Кристианом в латинской школе Слагель­се, оказались для него тяжелым испытанием. Обидные придирки, насмешки и грубость директора школы С.Мейслинга причиняли способно­му, но легкоранимому ученику постоянную душевную боли. Он испыты­вал панический страх перед директором и в какой-то момент был близок к самоубийству. К счастью, преподаватель Закона Божьего К.Верлин, учившийся в свое время у Мейслинга и хорошо его знавший, понял, что происходит с его учеником, и рассказал обо всем Й.Коллину, которым немедленно вмешался в судьбу Ханса Кристиана и вернул его в Копен­гаген. Здесь он в частном порядке подготовился к экзамену на аттестат зрелости и успешно сдал его в 1828 г., став студентом Копенгагенского университета, однако, следуя совету Й.Коллина, решил не продолжать обучение, а целиком посвятить себя литературе.

Юношеские переживания не поглотили Андерсена полностью и не изолировали от внешнего мира. В годы учебы он много читал, думал и даже сочинял, проявляя острый интерес ко всему, что происходило во­круг. Мировоззрение Андерсена формировалось на стыке двух культур­ных эпох. В начале ХIХ в. а Дании зарождалось романтическое движе­ние, испытавшее на себе влияние идей немецких романтиков. Важную роль в распространении этих идей в стране сыграл естествоиспытатель и философ Х.Стеффенс, проходивший обучение в Германии и лично зна­комый с немецкими философами Фр.В.Шеллингом и И.Г.Фихте. В то же время датский романтизм произрастал и на национальной почве. Провозвестником романтического движения в Дании стал поэт и драматург Й.Эвальд, в своих исторических трагедиях открывший современ­никам мир дохристианского прошлого Скандинавии. Вместе с тем всю первую треть ХIХ в. в стране еще царили дух и идеалы Просвещения. В 1797 г. на датском языке появилось сочинение Ж.Ж.Руссо «Эмиль»(1762). По утверждению историков культуры, в протестантских странах, к которым принадлежала и Дания, оно изучалось, словно Библия. Рус­соистские идеи «естественной религии», признающей право разума быть судьей в религиозных делах, с которыми Андерсен познакомился еще в школьные годы, произвели на него огромное впечатление и легли в ос­нову всей его дальнейшей жизни. Идея «природы как великого храма Божьего» стала одним из основополагающих в мире представлений Ан­дерсена. Природа для него  это воплощение гармонии и совершенства, свидетельство силы и величия Творца. Не менее важной для него была и вера в Провидение, вера в доброго и заботливого Бога, который бе­режно ведет нас через опасности и трудности жизни. «Через все события и проявления человеческой жизни проходит невидимая нить, указы­вающая, что все мы принадлежим Богу», — писал Андерсен. Он раз­мышлял о вечной жизни как доказательстве «божественной природы»  человека и не сомневался в том, что в борьбе за Красоту, Истину и Доб­ро человек может проиграть, но его бессмертная душа в конце концов восторжествует». При этом душа и поэзия для Андерсена, как и для других романтиков, составляли, по сути, единое целое. «Все телесное, материальное, все, что создано с помощью кольца Нуреддина, силой науки и разума, изменяется, как покрой надежды, с ходом времени, и только поэзия, душа пребудут в бессмертии». Вместе с тем Андерсен был далек от церковной ортодоксии. Его мало интересовала жизнь ре­лигиозной общины и еще меньше — та напряженная борьба, которую, например, каждый со своей позиции, вели выдающиеся датские рели­гиозные философы и писатели Н.Ф.С.Грундтвиг и С.Киркегор за об­новление и очищение датской церкви. Точно так же Андерсен почти не интересовался политической жизнью, считая увлечение политиком пагубным для поэта». «Госпожа политика — это Венера, заманиваю­щая поэтов в свою гору на погибель их. С политическими песнями этих поэтов бывает то же, что с газетами, которые, чуть появятся в свете, жадно разбираются, читаются и — забываются… Политика — не мое дело, — писал Андерсен.  — Бог определил мне иную задачу, я чувст­вовал и чувствую это».

Искренняя религиозность сочеталась у Андерсена с неизменной верой в прогресс, добро и торжество разума. Он критически отзывался о сословных привилегиях и высокомерии дворянства, сочувствовал тя­желому положению социальных низов и считал подлинной аристократи­ей «аристократию духа». Андерсен высоко ценил гуманистические цен­ности и во время первой датско-прусской войны (1848-1850), пере­живая за судьбу Дании, призвал воюющие стороны к миру. «Нациям их права, всему доброму и полезному — преуспеяние!» — вот что должно быть лозунгом Европы; он поможет мне с верой глядеть в будущее. Дай Бог, чтобы это время пришло поскорее! Пусть народы скорее узрят светлый лик Божий!» В то же время он боготворил королевскую власть и не пренебрегал возможностью заявить о своих верноподданнических чувствах. Поэтому неудивительно, что высоко ценивший либеральные ценности писатель пользовался репутацией консерватора, находившего­ся на крайне правом фланге политической жизни. Творческий путь Андерсена начался в конце первой трети ХIХ в., ког­да романтизм уже достиг своего расцвета в творчестве Эленшлегeра, Грундтвига и Ингеманна. Продолжавшийся вплоть до 1870-х гг. романти­ческий период был отмечен выдающимися художественными достижени­ями и получил название «золотого века» датской литературы. С самого начала Андерсен заявил о себе как о писателе романтического склада и ос­тавался таковым до конца дней, хотя в его позднем творчестве стали на­мечаться некоторые отличные от романтизма черты. Датские романтики, как и немецкие, верили в созидательную силу фантазии художника, в его способность ощущать свое сродство с природой. И поскольку царящий в ней мировой дух находил свое выражение в исторической жизни нации, то изучение старины, древней литературы, мифов и легенд приближало их, как им казалось, к познанию «духа народа». Древняя история Скан­динавии, ее мифология и фольклор вдохновляли Грундтвига и Ингеманна. В сочинениях и практической деятельности Грундтвига делалась попытка объединить религиозные представления христианства с дохристианской народной культурой. В 1830-е гг. он приобрел известность прежде всего как исследователь скандинавской мифологии и автор мифологических драм и псалмов. В большой работе «Мифология Севера» (1832) Грундтвиг истолковывает древние мифы как выражение героического ду­ха датского народа, у которого особая, возложенная на него Богом исто­рическая миссия — объединение народов Севера. «Христианство, объединенное с культурой предков», — под таким лозунгом проводилась в жизнь разработанная Грундтвигом реформа народного образования. Национально-христианские идеи находили отклик и у Ингеманна. Как и Грундтвиг, он был увлечен Средневековьем, посвятив ему множество стихотворений, сказок, драм, исторических романов. Именно в историче­ских романах о датских королях, которые он писал в стихах и прозе, за­ключается главное значение творчества Ингеманна. Ориентируясь на об­разцы средневекового рыцарского романа, он воспевал в них королевскую власть и христианские добродетели.

Проявляя большой интерес к национальном жизни и культуре, Андер­сен тем не менее не был склонен в романтическом духе идеализировать прошлое. Ему была больше по душе другая сторона романтического миро­ощущения — неприятие узкоэгоистического и приземленного отношения к жизни, — ярко выраженная в стихотворении «Золотые рога» (1802), комедии «Игры в ночь на св. Ханса» (1803), поэтической драме «Аладдин» (1805) Эленшлегера, противопоставившего духу филистерского са­модовольства и стяжательства непосредственность, бескорыстие и ис­кренность чувств «поэтического гения». В то же время, как неоднократно отмечалось в критике, демократические и сатирические тенденции творчества Андерсена, вышедшего из общественных низов, были, несомненно, глубже и острее, чем у Эленшлегера.

В школе Андерсену запрещали заниматься сочинительством, поэто­му почти за пять лет учебы он написал лишь несколько стихотворений. Одно из них, «Умирающее дитя» (1826), вызвало восторженные от­клики читателей и была переведено на немецкий и французский языки. Переезд в Копенгаген вдохновил Андерсена на создание новых лири­ческих произведений, объединенных в сборник в «Стихи» (1830). В не­го была включена и написанная в прозе сказка «Мертвец», которую он впоследствии переработал, дав ей название «Попутчик». Всеобщее признание принесла Андерсену романтическая фантазия «Прогулка от Хольмен-канала до восточного мыса острова Амагер» (1829) об уди­вительных приключениях автора во время его странствий по окрестно­стям Копенгагена в новогоднюю ночь 1829 г. Автор этой поэтической импровизации легко перемещается во времени и пространстве. Вообра­жение переносит его из настоящего то на триста лет в будущее, то поч­ти на две тысячи лет назад, во времена Иисуса Христа. В иронически-пародийном тоне он рассуждает о литературе и литературных критиках, остроумно подшучивает над своей собственной чрезмерной чувствительностью. Несмотря на откровенное подражание Э.Т.А. Гофману, со­чинение Андерсена пользовалось необычайным успехом и выдержало несколько изданий. В апреле 1829 г. Андерсен дебютирует в Королев­ском театре водевилем «Любовь на башне св. Николая, или Что скажет партер» – забавной пародией на романтические «трагедии рока». Ле­том 1831 г. на вырученные от спектакля деньги он отправляется в пер­вое заграничное путешествие в Северную Германию и привозит оттуда путевые очерки «Теневые картины. Из путешествия по Гарцу и Саксон­ской Швейцарии» (1831).

Подсчитано, что Андерсен совершил двадцать девять путешествий. Далеко не все из них он описал в своих книгах, но все они в той или иной мере оставили след в его творчестве. Андерсен путешествовал больше, чем любой другой датский писатель. Он объездил почти всю Европу, побывал в Северной Африке и Малой Азии. «Путешествия – это часть моей повседневной работы и образ жизни, — писал Андерсен. — Путешествуя, живешь. Жизнь становится интересной и богатой, пита­ешься не как пеликан собственной кровью, а впечатлениями Великой Природы». Путешествия расширяли кругозор писателя и служили сти­мулом к творчеству. Андерсен называл их «освежающим душем, «жиз­ненным напитком», от которого он «вновь возрождался и молодел». Словно губка, он впитывал в себя путевые впечатления, легко и непри­нужденно излагая их на бумаге. Именно благодаря увлекательному опи­санию жизни незнакомых стран и народов его путевые очерки пользовались огромным успехом. Оригинальность его способа передачи своих впечатлений заключалась в том, что писатель выхватывал из общей кар­тины самое яркое и запоминающееся и увлекал этим читателя.

Нет смысла искать в путевых очерках Андерсена изображения об­щественно-политической ситуации в тех странах, где ему довелось побывать. В политических дискуссиях своего времени он не участвовал и пером публициста не пользовался. Привлекательность путевых очер­ков Андерсена в другом: в импрессионистической красочности запечатленных картин городской и сельской жизни, а также в тонком юморе и лиризме. Своим названием и манерой изложения «Теневые картины» более всего напоминают «Путевые картины» Гейне, по признанию само­го Андерсена, оказавшего на него в юности, как В.Скотт и Гофман, огромное влияние: эти писатели «были восприняты мною так, словно во­шли в мою плоть и кровь». Как и Гейне, Андерсену удаются неожидан­ные и почти неуловимые переходы от романтического пафоса к автор­ской иронии и наоборот. Начало «Теневых картин» дано в шутливой, слегка ироничной манере, но потом повествование резко меняется. Автор сообщает читателю, что теперь он будет вести свой рассказ «очень просто, без всяких прикрас», сосредоточив внимание на впечатлениях от увиденного. Особое значение придается живописным, исполненным высокого пафоса картинам природы, идет ли речь о великолепном виде, от­крывающемся с Саксонских гор, или о быстрой Эльбе, катящей свои желтые воды через оживленный Дрезден с его высокими башнями и ку­полами. Посещение кладбищ и похорон — неотъемлемая часть ритуала путешествия Андерсена, у которого часто возникают мысли о смерти, «дающей нам покой и отдых». Он обращается к местным преданиям, рассказывающим о том, что происходило здесь раньше, вплоть до посе­щения Фаустом кабачка Ауэрбаха в Лейпциге. Впрочем, об этом упоминается лишь вскользь. Рассказчик не осмеливается предлагать обра­зованной публике то, что ей и так хорошо известно. К числу особенно сильных впечатлений Андерсен относит своя встречу в Дрездене с Л.Тиком, первым из иностранцев благословившим Андерсена на заня­тия литературой, и в Берлиие с А. фон Шамиссо, положившим начало переводам его сочинений на немецкий язык.

Публикация «Теневых картин» в Дании вопреки опасениям автора была встречена с одобрением, и вскоре книга была переведена на немецкий и английский языки. Успех первых путевых очерков вдохновил Ан­дерсена на новые путешествия. В апреле 1833 г. благодаря поддержке Эленшлегера, Ингеманна, Х.К.Эрстеда, драматурга Й.Л. Хейберга и фольклориста, собирателя датских народных сказок Ю.М.Тиле Ан­дерсен получил стипендию для двухгодичного путешествия в Италию. Сначала он хотел рассказать об этом путешествии в путевом очерке, но, узнав, что Хейберг как-то назвал его «лирическим импровизатором», переменил свое намерение и решил написать роман, в котором соедини­лись бы красочные описания городов и природы Италии с изображени­ем судьбы молодого поэта. Работа над произведением, которому Андер­сен дал название «Импровизатор», началась 27 декабря 1833 г. в Риме. Здесь же состоялось знакомство Андерсена с прославленным датским скульптором Б.Торвальдсеном, которое, несмотря на разницу в возрас­те, вскоре переросло в крепкую и долгую дружбу. Работа над романом была продолжена в Мюнхене, затем в гостях у Ингеманна в Сорё и, на­конец, завершена в Копенгагене. 7 апреля 1835 г. роман увидел свет и сразу же приобрел широкую известность. Находясь среди людей, близких к Торвальдсену, Андерсен с головой окунулся в атмосферу ху^­дожественной жизни Италии, занялся изучением исторических и художественных памятников Рима. Непосредственным образцом для «Им­провизатора» послужил роман Ж. де Сталь «Коринна» (1807, датск. пер. 1825), о трагической любви молодой одухотворенной поэтессы-им­провизатора Коринны, в уста который вложены глубокомысленные рас­суждения о народной жизни и культуре Италии. В ее образе де Сталь запечатлела свой собственный идеализированный портрет. Как и в Ко­ринне, в герое — талантливом поэте-импровизаторе Антонио воплощены черты самого автора романа. И все же «Импровизатор» не столько любовный роман, хотя любовная интрига играет в нем заметную роль, сколько роман воспитания, написанный в национальных традициях этого жанра, сложившихся, как принято считать, под влиянием гетевского
«Вильгельма Мейстера». Основная тема «Импровизатора»  это  судьба поэтического гения, бросающего вызов среде и добивающегося всеобщего признания.

Для героя романа, римского юноши-сироты Антонио, бредящего стихами, «поэт  это тот, кто умеет красиво воспевать все, что чувст­вует и видит». Еще в детстве Антонио поверил в свое поэтическое призвание и мечтает о славе. После смерти матери мальчика берет на вос­питание семья пастухов из Кампаньи. Потом о нем заботится семья римского вельможи Боргезе (под колесами его экипажа погибла мать Антонио). Благодаря Боргезе Антонио получает хорошее образование в Иезуитской коллегии. Самое сильное впечатление этих лет – чтение «Божественной комедии» Данте. Юноша много размышляет о поэзии, которая представляется ему «удивительным даром богов», золотой рудой», которую обогащают «образование и воспитание». Впрочем, попа­даются и чистые самородки – это «лирические импровизации природного поэта». Он посещает оперный спектакль «Дидона», в котором че­ловеческая душа «предстает игралищем демонических сил», и таким об­разом приобщается к романтическому искусству. Потом он влюбляется в исполнительницу главной роли в спектакле оперную певицу Аннунци­ату и решает посвятить себя искусству поэтической импровизации. С этого момента любовная теща доминирует в романе. Дуэль из-за Ан­нунциаты с юношей из благородной семьи Бернардо вынуждает его к бегству из города. После многих приключений он оказывается в Не­аполе, наблюдает извержение Везувия и переживает Божественное Откровение: «Никогда еще я не чувствовал так близко присутствие Бога. Сознание его силы и величия наполнило мою душу; окружающее пламя как будто выжгло из нее все слабости. «Великий Боже! Я буду Твоим апостолом! Я буду воспевать среди мирового хаоса Твое имя, Твою силу, Твое Величие! Я поэт! Даруй же мне силу, сохрани во мне чистую душу, какой должен обладать жрец природы и служитель Твой!»». В Неапо­ле он завоевывает славу импровизатора и знакомится с красавицей Сантой, которая пытается его соблазнить. Вернувшись в Рим, он шесть лет живет в полной зависимости от своих благодетелей. Чувствуя свое призвание в том, чтобы «познавать красоту мира», он глубоко страдает от высокомерного и снисходительного отношения окружающих. «Будь я богат и независим, дело живо приняло бы совсем иной оборот. Теперь же все были умнее, основательнее и благоразумнее меня! И вот я научился вежливо улыбаться, когда меня душили слезы, почтительно кланяться, когда мне хотелось презрительно отвернуться, и со вниманием выслу­шивать пустую болтовню глупцов… Я ожесточился, вооружился упор­ством; минутами просыпалось во мне и сознание моего духовного пре­восходства, но, скованное цепями рабства, оно превращалось в демона высокомерия, который уже свысока смотрел на нелепые выходки моих умных учителей и нашептывал мне: «Имя твое будет гнить и тогда, ког­да их имена давно будут забыты…»» Тяжелая болезнь и чувство оби­ды заставляют его покинуть Рим и отправиться в Венецию, и там он снова становится знаменит благодаря своим поэтическим импровизациям. В Венеции он влюбляется в завороженную его импровизациями юную красавицу. В ней он узнает некогда слепую девушку Лару, кото­рую несколько лет назад Антонио повстречал в Пестуме. Исцеливша­яся от слепоты Лара чудесным образом оказывается племянницей вене­цианского градоначальника. Антонио женится на ней и получает в при­даное большое поместье на юге Италии.

Счастливая развязка романа напоминает финал волшебной сказки. Она не содержит ответа на вопрос, как сложилась творческая судьба Антонио, счастливого мужа и помещика. Но, в сущности, это и не важ­но. Читателю показан сам процесс духовного созревания молодого чело­века, освоения им той сферы опыта, которая связана с творческим по­знанием мира. Огромная роль в этом процессе принадлежит фантазии, воображению художника. Именно поэтому самые невероятные с точки зрения рассудка события изображаются в романе как вполне реальные. Действительность, по словам автора романа, «вообще тесно граничит со сверхъестественным, духовным миром, и наш собственный земной мир со всеми своими явлениями, начиная с прорастания семени цветка и кон­чая проявлением нашей бессмертный души, — лишь ряд чудес». Этот принцип мировоззрения и эстетики Андерсена положен в основу всех его последующих сочинений.

В романах «Всего лишь скрипач» (1837) и «Счастливчик Пер» (1871) Андерсен развивает тему «Импровизатора». В каждом из них повествуется о трудной, подчас трагической судьбе гения, пробивающе­го себе дорогу к славе. В романе «Всего лишь скрипач», по словам Ан­дерсена, он «выразил свой душевный протест против людской неспра­ведливости, глупости, житейской прозы и гнета». Герой романа, музыкально одаренный сын портного Кристиан, не имея средств развить свои способности, покидает родной город Свендборг и отправляется юнгой на шхуне в Копенгаген. Вначале город поражает его своей красотой и вели­чием, но вскоре ему открывается безотрадность жизни городских низов. Когда шхуна покидает столицу и возвращается на Фюн, ее владелец, добродушный коротышка Петер Вик, понимая, что стὁящего матроса из Кристиана не получится, устраивает его учиться музыке в Оденсе. Вто­рая линия романа связана с судьбой еврейской девочки Наоме, подруги детства Кристиана. Если Кристиан плывет по течению жизни, то Наоме берет свою судьбу в собственные руки. Влюбившись в красивого цирко­вого наездника Владислава, Наоме отправляется вместе с ним в турне по Европе. Однако любовная связь с грубым и жестоким человекам не при­носит ей счастья. Наоме покидает своего возлюбленного и выходит по расчету замуж за французского маркиза, решив «наслаждаться ароматом этой фальшивой жизни». Потом она возвращается на родину и покупает поместье в тех краях, где прошло ее детство. В конце романа читатель снова встречается с Кристианом, который так и не сумел осуществить свое призвание. Долгие годы он жил в нужде и бедности с матерью в Копенгагене, пробавляясь случайным заработком, пока Петер Вик снова не позаботился о нем и не помог ему вернуться в родные места, где он ста­новится сельским музыкантом. Не добившись в жизни того, о чем меч­тал, Кристиан умирает. Последняя встреча друзей детства происходит, когда крестьяне, несущие гроб с телом Кристиана, уступают дорогу гос­подской карете «французского маркиза и ее светлости Наоме».

Основная мысль романа выражена в рассуждениях Кристиана о том, что «талант подобен яйцу, которое нуждается в тепле и должно быть оплодотворено удачей, — иначе из него не вылупится птенец». Трагическая судьба героя, по замыслу Андерсена, как раз и объясняется тем, что ря­дом с ним не оказалось в нужный момент никого, кто помог бы ему в полной мере раскрыть свой незаурядный талант. Эта мысль вызвала резкое несогласие Киркегора, посчитавшего, что в романе отразились лишь скепсис и недоверие к жизни самого писателя. Герой романа, «занятый исключительно самим собой и не похожий на истинного гения», показался философу «просто плаксой». Иную точку зрения высказал близкий к Эленшлегеру поэт и драматург романтического направления Й.К.Хаух. По его мнению, смысл романа значительно шире, чем может показаться на первый взгляд, и писатель выступает в нем защитником не только талантливых людей, но и «всех униженных и терпящих неспра­ведливые гонения».

В отличие от Кристиана герой романа «Счастливчик Пер» пoлон оп­тимистической веры в себя, в свое будущее. Благодаря своему музыкаль­ному таланту Пер добивается высокого положения в обществе. В него влюблена юная баронесса, которую он тоже любит. Пер не только талант­ливый музыкант и композитор, но еще и замечательный певец. Он пишет оперу о счастливчике Аладдине и сам выступает в главной роли. Во время премьеры под ликующие крики поклонников Пер умирает от сердечного приступа, умирает на вершине славы, «счастливейший из миллионов».

В романах «О.Т.» (1836) и «Две баронессы» (1848) тема самоут­верждения гения развивается на фоне дискуссий об аристократичности ис­тинной и мнимой. Герой романа «О.Т.», подающий надежды студент Отто Тоструп, мечтает о времени, когда под настоящей аристократией будет подразумеваться только аристократия духа. Отто родился в Оденсе, но вырос на хуторе своего деда в Западной Ютландии. Благодаря своему другу барону Вильхельму, сыну фюнского помещика, Отто принят в са­мых богатых семьях Копенгагена и Фюна. Однако его мучат смутные вос­поминания о прошлом, и он сравнивает себя с изображением Мазепы на картине О.Верне: «Я тоже привязан к спине дикой лошади, уносящейся прочь. И ни одного друга рядом» . Снова перед нами герой, вышедший из низов общества, и весь его жизненный путь — это постоянная борьба за самоутверждение среди богатых и знатных людей. Когда же ему удается занять среди них достойное место, его происхождение становится для не­го позорным клеймом. На плече Отто вытатуированы буквы «О.Т.». И это, очевидно, не только его инициалы, но и название Оденсейской тюрьмы, где он родился и провел первые годы вместе с матерью, которая, как впоследствии выясняется, пожертвовала собой ради любимого челове­ка, взяв на себя вину за преступление, которого не совершала.

В романе «Две баронессы» Андерсен ставит перед собой задачу показать, что душевная красота заслуживает не меньшего уважения, чем высокое происхождение. Главное — суметь найти «отблеск боже­ственного в человеке, даже если его скрывают шутовской наряд или лохмотья». Роман повествует о судьбе Элисабет — дочери странству­ющего музыканта и его юной жены, разрешившейся от бремени на ста­рой заброшенной усадьбе. Умирающую женщину находят студенты ба­рон Херман, барон Хольгер, граф Фредерик и их наставник кандидат богословия Мориц. Они решают взять на себя заботу о найденыше. Сначала Элисабет воспитывается у бабушки Хермана, старой баро­нессы, владеющей поместьем на Фюне. Затем — у Морица, ставше­го к этому времени священником на одном из Фризских островов. Юная девушка выказывает незаурядное мужество и душевную силу, когда отправляется одна в Копенгаген спасать своего друга детства, ложно обвиненного в убийстве. В Копенгагене из-за своей наивности и неопытности она попадает в руки женщины, добывающей деньги на жизнь профессиональным попрошайничеством. Потом она вновь встречается со своими благородными защитниками, и заботу о ней бе­рет на себя состоятельная копенгагенская семья. В конце концов Эли­сабет оказывается в доме старой баронессы и выходит замуж за ее внука Хермана. Став баронессой, Элисабет, по сути, только под­тверждает свою принадлежность к аристократии духа.

Устами героини Андерсен выражает основную идею романа о благо­родстве сердца как «единственно истинном благородстве». «В любом сословии есть своя аристократия, аристократия духа, а не крови, ибо мы все и так одной крови, которая пульсирует в венах каждого из нас». На последних страницах романа Андерсен формулирует эстетические принципы, которыми, по его мнению, должен руководствоваться совре­менный романист. Прежде всего он должен обратиться к современно­сти, ибо «события нашего времени — это золотые россыпи поэзии». Но одного изображения современных событий все же недостаточно. Ро­ман будет пользоваться успехом лишь в том случае, если помимо увле­кательных событий в нем будут представлены убедительные характеры и воцарится дух поэзии. «Роман, основанный на увлекательной интриге, читается лишь единожды; то, что кажется в нем неожиданным, ошелом­ляющим, то, что служит в нем повествовательным нервом, со временем отомрет; и, напротив, произведение, где заявляет о себе человеческий характер со всеми своими особенностями, где мысль отливается в живое слово, где поэзия распростерла свои неувядающие ветви, будет жить в душе читателей вечно». В качестве примера Андерсен называет твор­чество В.Скотта и Жан Поля Рихтера, которые при всех различиях их творческой индивидуальности «обладают огромной художественной си­лой и могли бы послужить образцом для современного писателя».

«Быть или не быть» (1857) — последнее крупное произведение Андерсена в жанре романа. В центре внимания автора здесь религиозные проблемы, вера в Бога и бессмертие души. В письме к дочери ад­мирала Вульфа Х.Вульф 27 декабря 1855 г. Андерсен пишет, что его пугает распространившееся в Германии материалистическое учение. «Бессмертие, даже Бог исчезают… Я считаю, что наука призвана ис­толковатъ Божественное Откровение, и иду с ясным взглядом к той цели, к которой другие бредут слепо. Я хочу мира и согласия между природой и Бнблией». В письме к Ингеманну 31 декабри 1856 г. Ан­дерсен сообщает, что собирается рассказать о происходившей в нем борьбе с «религиозными  сомнениями»: «Вера и знание часто сталки­вались в тайниках моего сердца». Много сил и времени писатель тра­тит на изучение трудов Д.Штрауса, А.Фейербаха и К.Фохта, посе­щает лекции профессора физиологии Д.Ф.Эскрихта, направленные против материализма. В результате он создает образ героя, который сначала разочаровывается в религии, а потом вновь обретает веру в Бога. Нильс Брюде после смерти родителей воспитывался в доме ютландского священника, потом стал изучать теологию в Копенгаген­ском университете, однако под влиянием немецкой философии (Фейербах и Штраус) прекратил эти занятия и перевелся на медицинский факультет. В годы учебы Нильс знакомится с еврейской девушкой Эстер, которая с сочувствием относится к христианству, но не обращается в христианскую веру, чтобы не обидеть своих родителей. Ей не нравится пренебрежительное отношение Нильса к религии. Когда начинается датско-прусская война, Нильс отправляется на фронт в качестве полевого врача. Там его тяжело ранят, но в последний момент ему уда­ется спастись. Это неожиданное спасение кажется ему знаком свыше. Во время эпидемии холеры заболевает Эстер. Несмотря на все усилия Нильса спасти ее, девушка умирает. Только тогда Нильс понимает, как много она для него значила. Когда-то Нильс в шутку пообещал Эстер,  что после смерти, если душа его не умрет, он подаст ей знак из моги­лы. Во время похорон Эстер неожиданно раздается звук рояльной струны: значит, душа ее не умерла. Сомнения Нильса окончательно развеяны, и он вновь обретает веру в Бога, и личное бессмертие. На­ука и религия в его новой вере предстают в нерасторжимом единстве. Наука познает законы природы_, которые суть Божьи помыслы.

Во время работы над романом Андерсену казалось, что поднятые в нем вопросы непременно вызовут дискуссию в обществе. Поэтому он был очень удивлен, когда убедился, что «все, ставшее в романе результатом научных занятий, привлекло к себе гораздо меньше внимания, чем поэтическое, явившееся непосредственным выражением дарованного Богом таланта». И это был далеко не первый случай, когда у писателя складывалась неверное представление об истинных достоинствах своих произведений.

Наряду с романами широкую известность Андерсену в период 1830 — ­1850-х гг. приносят книги путевых очерков. В конце 1830-х гг. в Дании возникает интерес к произведениям этого литературного жанра и появля­ются многочисленные переводы путевых очерков европейских авторов. В 1838 г. на датский язык переводится сочинение А.Ламартина «Путеше­ствие на Восток» (1830). Оно привлекает внимание Андерсена красочными описаниями жизни в Греции и на Востоке, которые кажутся ему в высшей степени интересными». Кроме того, в рассуждениях автора он находит много сходного со своими собственными мыслями и чувствами. «Я люблю Ламартина. Он большой писатель, протягивающий мне руку из другой части света», — пишет Андерсен 3 июля 1838 г. Х.Вульф. Совер­шенно иначе Андерсен оценивает сочинение немецкого писателя Х.Л.Х.Пюклера-Мускау «Путешествие Семилассо в Африку», вызыва­ющее у него достаточно негативную оценку. «Я никогда не был располо­жен к нему, — пишет Андерсен 27 августа 1839 г. своей приятельнице С.Лэссё. — Во-первых, он знаменит не по заслугам, а во-вторых, плохо описал Восток. Я бы это сделал намного лучше» . Вскоре такая возмож­ность Андерсену представилась. В конце 1830-х гг. его материальное по­ложение стало настолько прочным, что в 1840 г. он отправился в новое пу­тешествие. На этот раз — в Германию, Италию, Грецию, Константино­поль, Балканские страны. Это путешествие продолжалось почти девять месяцев и привело к созданию книги «Базар поэта» (1842) — самой значительной из книг его путевых очерков.

22 августа 1841 г. в письме писательнице Х.Ханк Андерсен сообща­ет, что «приступил к работе над книгой. Она будет состоять из новелл, арабесок, авторских отступлений, которые в совокупности призваны дать представление о том, что я увидел своими глазами». В первых час­тях книги, посвященных Германии и Италии, Андерсен сообщает о сво­их впечатлениях в ряде живописных зарисовок с натуры. Он мгновенно улавливает неповторимый характер каждого из посещаемых городов, идет ли речь о «почтенном старом и в то же время современном» Нюрн­берге или «беспокойно растущем на пологих берегах Изера Мюнхене».

Большей частью Андерсен, как и другие его современники, путешеству­ет в дилижансе. Но часть территории Германии он впервые преодолева­ет по железной дороге. Андерсен с восторгом описывает свои впечатле­ния от движения поезда, «сначала медленно, словно детская рука тащит его на веревочке, набирающего скорость; но ты этого и не замечаешь, преспокойно читая себе книгу, потому что вагоны скользят по рельсам, словно сани па гладкому снегу; и только потом, выглянув в окно, видишь, что мчишься вперед, точно вагоны запряжены горячими конями, несущи­мися вскачь, а потом еще быстрее и быстрее, будто летишь на крыльях ветра». Пассаж заканчивается прославлением человеческого разума, его созидательных возможностей, в том числе и в поэтической сфере. «Ра­зум проповедует вечные истины, а в них и величие, и поэзия».

В Италии Андерсена вновь поражают красота окружающей приро­ды «этой фантастической страны» и яркий колорит национальной жиз­ни, национального быта. «…Красота и грязь. И хотя верно говорят, что в мире нет совершенства, но воистину здесь совершенно и то и другое». Описание путешествия после отъезда из Неаполя становится более плавным и неторопливым. Во время плавания по «ослепительно синему, словно кусок бархата», Средиземному морю Андерсен наслаждается от­крывающимся ему видом гор Неаполитанского залива, вулканом Стромболи, величественной вершиной Этны, ощущает, как в него вли­ваются новые силы: «…я опять стал молод душой и телом, смело и уве­ренно глядел вперед». «Если это путешествие и не отразилось целиком в каком-либо из моих произведений, то все же оно наложило отпечаток на все мое мировоззрение и духовное развитие», заметит он позднее. После посещения «сожженной солнцем Мальты» Андерсен прибывает в Афины и проводит там целый месяц. Здесь все «производит глубокое впечатление» и «будит серьезные мысли»: «…ведь каждый холм, каж­дый камень говорят о великих событиях, перед которыми кажутся ни­чтожными наши житейские невзгоды». Он думает прежде всего об ан­тичной Элладе, но его занимает и современное состояние страны после окончания освободительной борьбы греков против турецкого владыче­ства. Впрочем, больше всего он уделяет внимания тому, что непосредст­венно оказывается в поле его зрения: восхищается природой Греции, бо­лее всего напоминающей ему швейцарскую, развалинами храма Парфе­нона на Акрополе, гордостью и достоинством нищих жителей страны. Направляясь в Константинополь, Андерсен чуть было не погиб во время шторма в Эгейском море. С юмором он изображает состояние челове­ка, не находящего себе места от страха за свою жизнь и вдруг спокойно заснувшего после того, как он убедился, что гибель неизбежна. В Кон­стантинополе его приводит в восторг празднование рождения Магомета: шествие султана в мечеть, пестрые,  празднично разодетые толпы народа, роскошный восточный базар, вечерняя иллюминация города. Нарисован­ная Андерсеном картина вновь основана главным образом на непосредст­венных впечатлениях от увиденного в этом полуевропейском, полуазиат­ском городе. Путь Андерсена домой лежал через Черное море и Дунай, а затем по Сербии, Румынии, Венгрии и Австрии. О последних неделях путешествия сообщается в такой же неторопливой манере, только о плава­нии по Дунаю рассказ ведется в форме дневника, где события фиксируют­ся последовательно изо дня в день. «Базар поэта» завершается словами вернувшегося на родину счастливого путника: «Первые минуты па воз­вращении — венец всего путешествия!»

«Базар поэта», стоивший Андерсену заметных усилий и потребовав­ший от него значительно больше времени, чем он предполагал вначале, увидел свет 3О апреля 1842 г. и вызвал разноречивые отклики. Либе­рально настроенные журналисты упрекали автора главным образом за «поверхностные суждения» о тех странах и народах, которые он описал в книге. «Напрасно искать в ней какое-либо четкое представление о са­мобытных жителях Греции или убедительную с политической точки зре­ния оценку турок, единственного восточного народа Европы», — отме­чал рецензент газеты «День». С ним был солидарен рецензент газеты «Отечество», посчитавший, что Андерсену не удалось ознакомить чи­тателя с мировоззрением и национальными особенностями жизни этих полных огня южан», потому что он «не был подготовлен для исследова­ний подобного рода…». Развивая эту тему, леворадикальный журнал «Корсар» выразил свое недоумение по поводу того, что «вышедший из низших слоев общества и знавший нужду не понаслышке писатель» не проявил должной солидарности с «угнетенными, живущими в нищете на­родами». В защиту Андерсена выступила «Копенгагенская почта» Хей­берга, отметившая успех «Базара поэта» у «большей части образованной публики, которая радуется таланту писателя и не обращает внимания на его мелкие недостатки». Положительно отозвался о книге путевых очер­ков в «Новой газете интеллигенции» писатель, философ и литературный критик П.Л.Мёллер. Он высоко оценил «лирический талант и тонкую наблюдательность Андерсена», обладающего удивительной способно­стью находить поэтическое в самых заурядных, далеких от поэзии пред­метах», Еще при жизни Андерсена увидели свет немецкое, английское, американское, шведское и голландское издания книги. Отдельные части «Базара поэта», небольшого объема и носившие самостоятельный харак­тер: «Бронзовый вепрь», «Побратимство», «Роза с могилы Гомера»,  впоследствии были включены Андерсеном в собрание сказок и историй.

Среди других путешествий Андерсена, нашедших яркое отражение в его творчестве, стала поездка в июне 1849 г. в Швецию, в которой он уже не­однократно бывал и прежде. В 1840 г., когда он приехала Сконе, шведские студенты пригласили его в свой университет в Лунде и устроили в его честь торжество, на котором один из них обратился к Андерсену со словами: «Когда вас станут чествовать на родине и в других странах Европы, вспомните, что первыми чествовали вас лундские студенты». Путешествие по Швеции в 1849 г. легло в основу его новом книги путевых очерков, в кото­рой, по словам Андерсена, ярче, чем в каком-либо другом его произведении подобного рода, проявились особенности его музы: «…красочные описания природы, сказочный элемент, юмор и лиризм — насколько последний мо­жет вылиться в прозе. В этой книге путевых очерков Андерсену удается самым причудливым образом соединить впечатления от действительности с игрой фантазии, взгляд на шведскую историю с мечтой о будущем. Его восхищают суровая красота шведской природы, скалистые острова вдоль больших озер с каменными валунами и растущими на них редкими соснами. Его описания Даларна и озера Сильян были настолько живописны, что по­будили многих скандинавских художников отправиться туда на этюды. Древняя Вадстена с ее замком, полным легенд и преданий о жестоких ры­царских временах, Упсальский дворец, хранящий тайны короля Эрика ХIХ, народные восстания в Даларна в те времена, когда там «правил бал датча­нин», все это знаки и приметы прошлого, которые будят воображение. Но это прошлое не вызывает восторга у Андерсена. Ему более по душе «благословенное новое время» с его призывами «к миру и согласию». Это время научного и технического прогресса, духовного единения людей, и за­дача поэта, открывшего для себя достижения науки, увидеть ясными гла­вами «правду и гармонию» окружающего мира. «Тогда разум и фантазия его очистятся, просветятся и укажут ему и новые формы, и более одухотворен­ные слова». Ликующий гимн жизни, познанию, природе и поэзии  глава «Поэтическая Калифорния», написанная под влиянием Х.К.Эрстеда.

Книга путевых очерков «По Швеции» была опубликована в 1851 г. Первой на нее откликнулась шведская пресса, высоко оценившая худо­жественные достоинства книги. «Вся она в целом поэма в прозе, — пи­сал рецензент шведской газеты «Бора». — Картины обыденной жизни прекрасно и непринужденно переплетены с историческими воспомина­ниями и фантазиями, а все вместе составляет истинно поэтическую путешествие-сказку, светлую картину севера», Датская критика на этот раз также была единодушна в высокой оценке путевых очерков Андер­сена, «заново открывшего для соотечественников эту родственную, близкую нам во многом страну».

В годы активной работы над романами и книгами путевых очерков Андерсен не оставляет своего давнего увлечения театром. Драматическое наследие Андерсена представлено произведениями самых разных жан­ров: от романтической трагедии до водевиля. Не все из его пьес по-на­стоящему талантливы. Написанная после множества шуточных комедий еще до отъезда в Италию стихотворная драма «Агнета и Водяной» (из­дана в 1834 г.) на сюжет датской народной баллады о несчастной любви морского чудища к земной красавице так и не стала тем творческим про­рывом в драматургии, на который Андерсен втайне рассчитывал. Пьеса провалилась, потому что представляла собой довольно слабое подража­ние эленшлегерскому «Аладдину», ее действие было растянутым, диало­ги получились бесцветными. Зато громкий успех Андерсену принесла романтическая драма «Мулат» (1840) по мотивам новеллы французской писательницы Ф.Рейбо. Действие пьесы происходит на сахарных план­тациях Мартиники в Вест-Индии. В центре — конфликт между жесто­ким белым угнетателем и рожденным в рабстве мулатом Горацио. Жена плантатора Элеонора и ее юная воспитанница Сесилия знакомятся с ним, когда укрываются от непогоды в его доме. Сначала они относятся к нему равнодушно и с высокомерием, как это принято в их кругах. Но вскоре образованный и благородный Горацио начинает вызывать у обеих жен­щин понимание и сочувствие. Сесилия влюбляется в молодого человека. Напряжение пьесы достигает предела, когда плантатору становится из­вестно, что в доме Горацио скрывались беглые рабы-негры и что, защи­щая их, он поднял руку на белого человека. От готовящейся расправы: героя пьесы спасает Сесилия, которая становится женой Горацио. Пьеса покоряла зрителей идеей справедливости и гуманности, мелодраматичностью и лиризмом. Как и в романах, Андерсен выражает в ней убеждения, что истинна только аристократия духа и что любовь выше сословных расовых предрассудков. Вскоре пьеса была переведена на шведский язык и с успехом шла на сцене Стокгольмского королевского театра. Од­нако новая драма, «Мавританка» (1840), о борьбе испанцев с маврами во времена Средневековья, выдержанная в том же романтическом ключе, что «Мулат», театральным событием не стала. Она выдержала всего три представления и была жестоко высмеяна за ходульность персонажей Хей­бергом в его сатирической комедии «Душа после смерти (1840). После провала «Мавританки» утешением для Андерсена стала счастливая судьба его шуточной одноактном пьесы «Первенец» (1845). Действие ее происхо­дит в Копенгагене в доме писателя, который выдал за свою пьесу рукопись уехавшего за границу приятеля и после ее представления принимает позд­равления от друзей и знакомых. Комичность ситуации обусловлена тем, что среди гостей, пришедших поздравить мнимого писателя со сценическим успехом, находится и вернувшийся на родину после долгого отсутствия на­стоящий автор. Благодаря остроумному диалогу и  забавным персонажам пьеса неоднократно ставилась на датской сцене.

И все же наибольший успех выпал на долю сказочных комедий Андерсена, объединивших в себе реально-бытовое и условно-сказочное, фантастическое начало. Андерсен сочинял свои сказочные комедии для народного театра «Казино», основанного в 1848 г. с целью просвещения воспитания широких слоев общества. В соответствии с королевским указом театру полагалось ставить «легкие пьесы, народные комедии и во­девили». Первая же попытка Андерсена оказалась в высшей степени удачной. Сказочная комедия «Дороже жемчуга и злата» (1849), напи­санная по мотивам пьесы австрийского драматурга Ф.Раймунда «Алмаз короли духов» (1824) и сказок «Тысячи и одной ночи», пользовалась в народном театре огромным успехом. Ее герою, принцу Элимару, пред­стоит сделать выбор между богатством и любовью. Юное благородное сердце принца подсказывает ему, что всех богатств мира дороже добро­та и любовь. Это настоящее «чудо из чудес», «самый драгоценный небес­ный дар». Герой сказочной комедии «Оле Лукойе» (1840) подмастерье трубочиста Кристиан отдает свое сердце в обмен на золотые часы, тика­нье которых рождает золотые монеты. Но богатство приносит ему не ра­дость, а страдание, и он чувствует себя одиноким, глубоко несчастным человеком. Впрочем, в финале пьесы выясняется: все, что с ним произо­шло, было лишь шуткой Оле Лукойе, духа сновидений. Проснувшись, Кристиан понимает, что настоящее богатство — это здоровье и хорошее настроение. В 1851 г. Андерсен написал для «Казино» еще одну сказоч­ную комедию — «Бузинная матушка». Образ Бузинной матушки, по словам Андерсена, он заимствовал из народного сказания: «В бузине обитает существо по имени Бузинная матушка, которое мстит за всякое насилие над деревом», — превратив ее в добрую фею. Бузинная матуш­ка помогает ученику парикмахера Петеру вернуть возлюбленную, дочь мастера, которую украл жирный крот, чтобы сделать ее своей женой.

На представлениях этих комедий Андерсена перебывало огромное количество зрителей, которым пришлись по душе их простая жизненная мораль, веселый юмор и сказочность, тем более что фантастические пер­сонажи своими человеческими качествами были так похожи на живых людей. Зрителей привлекали в них и всевозможные сценические эффек­ты, фантастические превращения действующих лиц в сочетании с самой достоверной реальностью. Произрастая из сказок, фантастические ко­медии Андерсена сохраняли многие характерные черты его сказочного мира. Как известно, своим первым сказкам писатель не придавал особо­го значения, считая их едва ли не побочным занятием, не имеющим от­ношения к серьезной литературе. Только со временем его взгляды изме­нились, и сказка для Андерсена стала синонимом поэзии как таковой, «Для меня сказка, вобравшая в себя и древние предания о дымящихся кровью могилах, и благочестивые истории из детских книжек, как на­родную, так и литературную традицию, есть самое поэтическое во всем необъятнейшем царстве поэзии. (…) Ведь герой народной сказки Ханс Чурбан всегда в конце концов побеждает: взбирается верхом на коне на стеклянную гору и добивается принцессы. Таким образом, поэтическая непосредственность, над которой открыто насмехались старшие братья, все-таки заявляет о себе в полный голос, и младшим брат, возвышаясь до поэзии, завоевывает ее, эту королевскую дочь, и полцарства», — пи­сал Андерсен в 1857 г. о сказках.

Именно сказкам было суждено стать венцом его художественного творчества.

Андерсен, конечно, был далеко не первым среди европейских авторов, решившим пересказывать народные сказки и создавать новые произведе­ния в этом литературном жанре. Большие заслуги в возрождении сказки принадлежали Ш.Перро, считавшему, что обновление и развитие европейской литературы невозможно без привлечения фольклорного материала. Вместе с тем, усиливая роль авторского начала, Перро постарался приблизить народное творчество к эстетическим канонам и требованиям своего времени. Сборник «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями» (1697) прочно утвердил за Перро славу од­ного из основоположников литературной сказки. В 1820 г. его сказки бы­ли переведены на датский язык, вызвав интерес у читателей и в литератур­ных кругах. В Германии начало литературной сказке положили «Немецкие народные сказки» (1735-1787) И.К. Музеуса, свободно пересказавшего многие народные сказки и легенды. Особое увлечение народным творчест­вом возникло в Германии в период романтизма. В 1812 г. братья Гримм, Якоб и Вильгельм, издают первый том «Детских и семейных сказок» (вто­рой — в 1815-м, третий — в 1822 г.), в которых в отличие от Музеуса они стремятся сохранить весь строй народных сказок, их композицию, харак­теры и обороты речи. Увлечение народным творчеством постепенно рас­простроняется и в Дании. После того как в 1821 г, сказки братьев Гримм под названием «Народные сказки» публикуются на датском языке в пере­водах Д.Ф.Линденкроне, в Дании появляются свои собиратели фолькло­ра. В 1818 г. Тиле издает свой первый небольшой сборник «Датские народные предания», за которым следуют еще три сборника (1819-1823 гг.) . Издание 1843 г. насчитывало уже около 300 произведений устного народ­ного творчества, которые Тиле сам классифицировал. Помогал Тиле соби­рать народные Предания его ученик — молодой полевой хирург М.Винтер. В 1823 г. Винтер издал свой собственный фольклорный сборник «Датские народные сказки».

Принято считать, что Андерсен обратился к жанру сказки под влия­нием Винтера. Однако Андерсену, как и другим датским писателям пер­вой трети XIX в. путь к сказке указали немецкие романтики, видевшие в ней идеальную форму выражения своего отношения к миру. Литератур­ные сказки Тика, Гофмана, Шамиссо, К.Брентано в известной мере опи­рались на фольклорную традицию. Но по своей структуре, роли автора, образам героев и мотивировкам их поступков резко отличались от народ­ных сказок. Они больше походили на новеллы или рассказы с эксцент­рическими, фантастическими сюжетами.

В датской литературе интерес к романтической сказке особенно за­метен у Эленшлегера и Ингеманна. Восточная сказка из «Тысячи и одной ночи» легла в основу стихотворной драмы Эленшлегера «Аладдин, или Волшебная лампа». Начиная с 1805 г. писатель создает литературные сказки в прозе на сюжеты древнескандинавских саг и мифов: «Са­га о Велундуре» (1805), «Рольф Краке» (1828), «Сага об Одде-Стре­ле» (1840) и др. В 1816 г. Эленшлегер публикует «Сказки разных писателей» — сборник своих собственных авторизованных переводов ска­зок немецких романтиков. В духе немецкого романтизма сочиняет свои литературные сказки Ингеманн. В 1820 г. он выпускает сборник сказок, называя одну из них, «Сфинкс», «сказкой в манере Гофмана». Как и Ингеманн, Андерсен начинает с откровенного подражания немецким романтикам. Еще в конце 1820 — начале 1830-х гг. он публикует не­сколько стихотворных сказок и баллад на сюжеты народных преданий, соединив в них сказочную фантастику с действительностью. На этом же принципе основана стихотворная сказка «Водолазный колокол», кото­рую Андерсен включил в романтическую фантазию «Прогулка от Холь­мен-канала до восточного мыса острова Амагер». Ярким примером ран­ней фольклорной прозы Андерсена может служить и народная сказка «Мертвец». Используя сюжетную канву народной сказки, он выходит в ней за рамки фольклорного источника: дает пространные описания природы, наполняет повествование фантастическими картинами, лириз­мом и тонким юмором. Говоря о ранних сказках Андерсена, следует упо­мянуть и помещенную в путевом очерке «Теневые картины. Из путеше­ствия по Гарцу и Саксонской Швейцарии» сказку в прозе «Король говорит: «Это ложь!»», в которой автор едко иронизирует над увиденной им в Германии драмой «Три дня из жизни игрока». Король, мечтавший услышать настоящую ложь и не удовлетворивший своего желания при жизни, приходит после смерти к Андерсену и, узнав от него содержание этой драмы, восклицает: «Вот это ложь, сын мой! Теперь я спасен!» Таким образам, в своих ранних сказках Андерсен, с одной стороны, следуя примеру братьев Гримм или Винтера, сохраняет простую и естественную интонацию народной сказки, а с другой — в духе немецких романтиков наполняет повествование фантастическими картинами.

Решительный переворот в отношении к литературной сказке проис­ходит у Андерсена в 1835 г., когда вскоре после выхода в свет «Импровизатора» он издает свой первый сборник «Сказки, рассказанные детям», состоящий из сказок «Огниво», «Маленький Клаус и Большой Клаус», «Принцесса на горошине», «Цветы маленькой Иды». В них он отходит от уже сложившейся в немецкой и датской литературе традиции литературной сказки и возвращается к сказке народной, заменяя при этом форму народного повествования свободным устным рассказом. Как отметил еще Г.Брандес, «Андерсен начинает рассказывать сказки так, как он их слышал в детстве». Сам Андерсен писал Ингеманну 10 февраля 1835 г. по поводу своего первого сборника: «Я рассказал не­сколько сказок, которые любил в детстве, по-моему, они мало кому зна­комы; я написал их так, как рассказывал бы детям». Однако Ингеманн не сумел оценить их значение, посчитав, что время, потраченное на со­чинение сказок, Андерсен мог бы использовать для себя с большей пользой. Совершенно иначе отнесся к ним Х.К.Эрстед, заметивший, что если «Импровизатор» сделал Андерсена знаменитым, то сказки по­дарят ему бессмертие. В конце 1855 г. Андерсен публикует второй вы­пуск «Сказок, рассказанных детям», в который вошли «Дюймовочка», «Негодный мальчишка», «Попутчик» (переработка «Мертвеца»), а в 1837 г. увидел свет третий выпуск — с «Русалочкой» и «Новым пла­тьем короля». Все вместе эти три выпуска составили первый том «Ска­зок, рассказанных детям». Второй (новый) том также состоял из трех выпусков сказок, увидевших свет в период с 1838 по 1841 г. В первый выпуск вошли «Ромашка», «Стойкий оловянный солдатик», «Дикие ле­беди». Во второй «Райские кущи», «Сундук-самолет»,  «Аисты». В третий — «Оле Лукойе», «Эльф розы», «Свинопас», «Гречиха».

Ранние сказки Андерсена еще тесно связаны с народными. Он только слегка обрабатывает известные сюжеты, приближая их к реаль­ности. В то же время их новым и оригинальным качеством является то, что все они написаны разговорным языком и содержат авторскую оцен­ку персонажей и событий. С имитации устного повествования, сразу же вводящего читателя в курс событий, начинается сказка «Огниво»: «По проселочной дороге печатал шаг солдат — ать, два! Ать, два! За спи­ной ранец, на боку сабля, ведь он был на войне, а теперь шел домой». Не соглашаясь с теми, кто считал началом славы Андерсена его роман «Импровизатор», сын Й.Коллина Эдвард писал, что, скорее, «начало это следует отнести к 1835 г., когда писатель словами «…печатал шаг солдат – ать, два! Ать, два!» вступил в царство сказок». Сюжет сказ­ки строится на обычной для народной сказки схеме, а герой — бравый солдат — на первый взгляд полностью соответствует типу героя народ­ной истории о солдате, который женится на королевской дочери и ста­новится правителем государства. Сохраняя черты фольклорного персонажа, Андерсен с симпатией изображает ловкого и сметливого солдата, который, завладев волшебным огнивом, убивает старую безобразную ведьму, расправляется с королем и королевой, прятавшими от него свою дочь, и, уступая требованиям горожан, сам становится королем и же­нится на прекрасной принцессе. В то же время отношение рассказчика к своему герою гораздо более личное, чем это диктуется нормами и пра­вилами народной сказки. В отличие от фольклорного персонажа он рез­ко индивидуализирован, наделен легко узнаваемыми чертами. Солдат смел и отважен, и эти качества в сочетании с душевной добротой и ще­дростью делают его достойным награды. Вместе с тем он легкомыслен, тщеславен и, как «славный малый и настоящий кавалер», совсем не равнодушен к женской красоте.

Столь же веселым и лукавым юмором окрашено отношение Андерсе­на к героине «Принцессы на горошине», созданной по мотивам народных сказок, в которых принцессе приходится выдержать испытание — дока­зать, что она удовлетворяет требованиям, предъявляемым к принцессам. После испытания ни у кого не остается сомнений в том, что девушка, ко­торая дождливой ночью пришла в королевским замок, действительно принцесса. «Тут они и поняли, что перед ними настоящая принцесса, — раз она через двадцать тюфяков и двадцать пуховиков почувствовала го­рошину». В невероятной изнеженности принцессы, делающей ее достой­ной невестой принца, Андерсен, по его словам, в комической форме запечатлел свою собственную необычайную чувствительность, которая часто служила ему поводом для шуток. Сказка заканчивается юмористической деталью, как бы подтверждающей реальность того, что произошло: «А горошину поместили в кунсткамеру, где ее и сейчас можно увидеть, ес­ли только кто-нибудь ее не украл».

В ранних сказках Андерсена еще сохраняются особенности сказоч­ного фольклора. Прежде всего это резкая категоричность в оценках до­бра и зла, резкое противопоставление персонажей, стройность и после­довательность в развитии событий. Вместе с тем, акцентируя внимание на моральной стороне поступков сказочных персонажей, Андерсен со­здает более углубленную картину их внутреннего мира. В «Попутчике» он переосмысливает образ героя народной сказки, мечтающего о королев­ской дочери. Самоотверженная любовь к околдованной троллем принцес­се заставляет Йоханнеса выдержать все испытания и проявить лучшие черты своего характера. Душевное мужество и бесстрашие, твердая вера в добро и справедливость помогают ему разрушить волшебные чары и освободить принцессу от власти тролля. Маленький Клаус в сказке «Ма­ленький Клаус и Большой Клаус», написанной на сюжет народной сказки «Большой брат и маленький брат», выходит победителем из борьбы со своим обидчиком, потому что обладает моральным превосходством над ним. Симпатии Андерсена к герою находят отражение и в названии сказ­ки. В отличие от народного источника имя настоящего героя в названии сказки «Маленький Клаус и Большом Клаус» Андерсен ставит на первое место. Воплощением несгибаемого мужества, стойкости и упорства слу­жит герой сказки «Стойкий оловянный солдатик». На его отливку не хва­тило олова, поэтому он стоит лишь на одной ноге. Но он стоит на ней «так же уверенно, как другие на двух» . Основная черта его натуры необы­чайная твердость духа. Он отправляется в опасное плавание в утлой бу­мажной лодчонке, отважно вступает в поединок с крысой, не теряется, оказавшись в желудке огромной рыбы, и так же мужественно ведет себя в горящей печи. Когда огонь расплавляет его, то как будто остается невре­димым его маленькое «оловянное сердечко» — символ любви, верности и бесстрашия. В сказке «Дикие лебеди» бескорыстие, доброта и трудолю­бие помогают героине спасти своих братьев, превращенных злой мачехой в диких лебедей, и устроить свою собственную судьбу, выйдя замуж за ко­роля. «Волны неутомимо катятся одна за другой, шлифуя самые твердые предметы. И я буду неутомимой!», — произносит Элиса, сплетая для своих братцев из дикой крапивы рубашки, которые должны вернуть им человеческий облик. Добро, истина и любовь не даются просто так, они требуют упорства, настойчивости, твердости духа. Наконец, в «Русалоч­ке», созданной по мотивам народного поверья, согласно которому русал­ка обретает бессмертную душу, если ее полюбит человек, Андерсен во­площает идеал самоотверженной, жертвенной любви, бросающей вызов эгоистической морали. «Я не поставил бессмертие души своей русалочки (…) в зависимость от любви к ней человека (…). Я заставил ее пойти более естественным и совершенным путем», — писал Андерсен. Русалочке не удалось завоевать сердце прекрасного принца, и она умерла, превратившись в пену морскую, но не последовала совету своих сестер убить любимого, чтобы ценой его гибели спасти свою жизнь. И в награ­ду за свои страдания обрела надежду получить бессмертную человечес­кую душу, о чем так страстно мечтала.

Жанровая форма сказки открыла широкий простор для проявления творческих сил и индивидуальности Андерсена. На это также обратил внимание Г.Брандес. «Пылкая фантазия Андерсена… все одушевляет и все воплощает; поэтому, например, она оживляет какую-нибудь часть меблировки (…) так же всецело, как куклу, как портрет, как облака, солнечные лучи, ветры и времена года…» — писал он в статье «Андер­сен как сказочник» (1869). Далее Брандес отмечал умение Андерсена, во-первых, «придать животным или предметам человеческие качества», а во-вторых, в условной форме сказки «обсудить самые разнообразные темы». И в самом деле, фантастическое у Андерсена вызывает неизмен­ное ощущение жизненной правды. Это результат точных наблюдений действительности, представленной в фантастическом виде. Нарочито же простой, «псевдодетский» стиль повествования — своеобразная игра рассказчика, с легкостью превращающего персонажей своих сказок, да­же если речь идет о неодушевленных предметах, в одушевленные суще­ства. При этом персонажи его сказок всегда ведут себя в полном соот­ветствии со своими индивидуальными особенностями, привычками, об­разом мысли. Бабушка ведьмы в «Огниве» так рассеянна, что забывает огниво в дупле старого дерева; бравый солдат любит покутить и поволо­читься за женщинами, его друзья поддерживают с ним отношения, пока у него водятся деньги, и не могут подняться по лестнице к нему в камор­ку, когда они кончаются. Цветы в сказке «Цветы маленьком Иды» тан­цуют на балу, влюбляются, умирают. Эльф розы из одноименной сказ­ки играет на солнышке, порхает с цветка на цветок и подсчитывает, сколько шагов пришлось бы ему сделать, чтобы обежать все дорожки и тропинки на липовом листе. Только внешним видом появившаяся на свет из чудесного цветка Дюймовочка напоминает героиню народной сказки. В сказочных событиях ее жизни заключено нечто важное и об­щезначимое.

Шаг за шагом Андерсен удаляется от народной сказки. 20 ноября 1843 г. в письме Ингеманну Андерсен признается, что свое призвание он нашел в сказках. Но если первыми его сказками были те старинные сказ­ки, которые он слышал еще ребенком, то теперь он сочиняет их самосто­ятельно. «Теперь я рассказываю все из собственной головы, схватываюсь за какую-нибудь идею для взрослых и рассказываю ее для детей, помня, что к чтению для детей часто прислушиваются и родители, так надо и им дать кое-какую пищу для мысли». К третьему выпуску сказок (1837 г.) Андерсен предпослал обращение «Ко взрослым». Именно в этот сбор­ник он включил сказку «Русалочка», о котором писал, что «ее скрытый смысл способен понять только взрослый человек, хотя, смею думать, и ребенку она доставит удовольствие». Начиная с 1844 г. он называет свои сборники просто сказками, убирая вторую часть названия, и дает им определение «новые»: «Новые сказки». Первый том. Вып. 1-3, 1844-1845; «Новые сказки». Второй том. Вып. 1-2, 1847-1848. В них представлены такие признанные шедевры, как «Соловей», «Влюбленная парочка», «Гадкий утенок», «Ель», «Снежная королева», «Волшебный холм», «Красные башмачки», «Прыгуны», «Пастушка и трубочист», «Старый уличный фонарь», «Тень», «Девочка со спичка­ми», «Счастливое семейство», «История матери», «Воротничок» и др. Новизна этих сказок в том, что, доступные восприятию ребенка, они ад­ресованы в первую очередь взрослому читателю.

Творчество Андерсена в 1840-е гг. развивалось в русле романтиче­ской эстетики, однако если для большинства других романтиков мир сказки был порождением фантазии, то Андерсен сознательно творил его, исходя из самой действительности. «Самые причудливые сказки вырастают из действительности», — писал он в сказке «Бузинная ма­тушках» (1845), в которой старик рассказчик как бы приобщает читате­ля к процессу создания художественного произведения. Фантастическое возникает здесь благодаря художественному символу, кусту бузины, ко­торый будит в герое воспоминания о прошлом. Перед глазами читателя постепенно проходит вся его жизнь, от детства и до глубокой старости. Обращение к действительности как к неиссякаемому источнику сказоч­ных тем и сюжетов имела для Андерсена принципиальное значение. Прежде всего оно было связано с особенностями его таланта. «Матери­ала у меня для сказок масса, больше, чем для какого-либо другого вида творчества. Иногда мне кажется, будто каждым забор, каждый малень­кий цветок говорит мне: «Взгляни на меня, и тебе откроется история

всей моей жизни!» И стоит мне так сделать, как у меня готов рассказ о каждом из них»,  писал Андерсен 20 ноября 1843 г. Ингеманну. Но еще более важным стало для Андерсена глубоко усвоенное им эрсте­довское представление о «божественном разуме, проявляющемся в природных законах. Очевидно, здесь следует искать источник известной андерсеновской формулы жизни, которая «превосходит самую прекрас­ную мечту и сама по себе является чудом». Не случайно двум своим ав­тобиографическим сочинениям Андерсен дал название «Сказка моей жизни», выразив в них свое представление о жизни как об удивительном даре, к которому надо относиться с величайшим благоговением. С жизнью, с природой неразрывно связано искусство, воплощенный дар художника. Эта мысль заключена в сказке «Соловей». Изгнанный придворными из императорского дворца, в котором его место заняла искусственная птица, соловей возвращается в тот момент, когда импе­ратор лежит на смертном одре. Он утешает и ободряет тяжелобольно­го. Его пение прогоняет ужасных призраков, и сама смерть, заслушав­шись соловья, покидает комнату. Истинное искусство объединяет близких по духу людей, и оно сильнее смерти. Награда для певца — слезы на глазах императора, которые он увидел, когда пел перед ним. У императора благородное сердце, и жизнь его отныне будет иной, бо­лее естественной и правдивой, чем прежде. Но художнику как воздух необходима свобода. Соловей просит императора не оставлять его при дворце, а позволить ему прилетать, когда захочется. Он просит его так­же не причинять вреда искусственной птице, поскольку она принесла пользы, сколько могла. Сам же он будет петь ему «о счастливых и несчастных, о добре и зле», о происходящем вокруг. В «Хансе Чурбане» идея превосходства естественного над искусственным, природы над
культурой — это победа природной непосредственности и смекалки над схоластической ученостью. Трое крестьянских сыновей сватаются к королевской дочери, и самый младший одерживает победу. В отличие от своих братьев, один из которых собирается покорить принцессу тем, что вызубрил весь латинский словарь и местную газету за три года, а другой досконально изучил цеховые уставы и решил, что может теперь поддер­живать разговор о делах государства, Ханс Чурбан преподносит прин­цессе дохлую ворону, деревянный башмак и грязь вместо подливки. Он не лезет за словом в карман и на любой вопрос принцессы тотчас же на­ходит подобающий ответ. Сумев лучше всех постоять за себя в разгово­ре, он становится королем. В «Снежной королеве» тщательную и глубо­кую разработку получает философская идея борьбы искреннего и непо­средственного чувства с холодным и бесстрастным разумом. В основе сказки история двух детей, Кая и Герды, которые не состояли в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. В сердце, а потом в глаз Кая проник осколок «дьявольского зеркала тролля», и все вокруг предстало перед ним в искаженном виде. Злая волшебница Снежная королева по­казалась ему умной и прелестной, образцом совершенства. Ее поцелуи сделали Кая нечувствительным к холоду, а его сердце превратилось в кусочек льда. В ледяном дворце Снежной королевы он занят «ледяной игрой разума», складыванием из льдин разных затейливых фигурок. После трудных испытаний, выпавших на долю Герды по пути на север, к ледяному дворцу, ей удалось найти своего названого брата и своей без­заветной и самоотверженной любовью разрушить действие колдовских чар. Горячие слезы Герды, упавшие Каю на грудь, проникли в сердце и расплавили осколок зеркала тролля. «Победой гениальности над хо­лодным рассудком» назвал свою сказку Андерсен, подразумевая под ге­ниальностью силу и глубину чувства Герды, вся сила которой заключалась «в ее сердце, сердце прелестного невинного ребенка». Заметную роль в обозначении философской идеи сказки играют художественные символы. Ледяной дворец Снежной королевы, ее трон, кусочки льда для складывания слов — все это символы холодного рассудка», которому недоступны душевное благородство, представление о вечности  бессмертии души. И напротив, птицы, солнце, цветы — словом, все, что помогает Герде в ее поисках, служит воплощением идеи христианской любви и доброты, противостоящих холоду смерти.

Сказки Андерсена открывают читателю красоту и духовное богатст­во мира. Авторское кредо — искренность души и непосредственность чувства, а также, несмотря на трагические стороны жизни, вера в конеч­ную победу добра. Эта победа, считает Андерсен, — «торжество непо­средственного, божественного в нас самих». Свои надежды Андерсен возлагает на доброго Бога. Однако Провидение помогает лишь тем, кто, осознавая тяжесть жизни, способен пережить все испытания и изме­ниться к лучшему. В «Гадком утенке», воплощающем представления Андерсена о судьбе и назначении гения, сказочный герой вопреки всем обстоятельствам добивается признания и славы. Он родился в утином гнезде, и его считают безобразным, так как он совсем не похож на ос­тальных обитателей птичьего двора. Таким же безобразным и ни на что не годным он кажется коту и курице, живущим в убогом домике старуш­ки. Он страдает от враждебности окружающих и мучительных сомнений в самом себе. Многое приходится претерпеть ему в жизни, пока однаж­ды у него за спиной не вырастают крепкие крылья. Гадкий утенок пре­вратился в прекрасного лебедя. «Он был рад, что перенес столько горя и страданий: он мог лучше оценить свое счастье и всю окружавшую его красоту». Как и романы писателя, сказка «Гадкий утенок» во многом автобиографична. В аллегорической форме она рисует борьбу, которую Андерсену пришлось вести на своем пути к славе. В философской сказ­ке «Колокол» рассказывается история двух подростков, королевского сына и сына бедняка, которые вместе с другими конфирмантами отправ­ляются на поиски таинственного колокола. Его никому еще не удавалось увидеть, но его чудный звон, раздающийся откуда-то из-за леса и похо­жий на звон большого церковного колокола, западает глубоко в душу. Один за другим конфирманты останавливаются по пути у маленьких фальшивых колоколов, «небольшого счастья, небольшой идиллической радости», и только двое, королевский сын и бедный юноша продолжают поиски. Каждый из них идет своим путем, но в конце концов оба они приходят к одному и тому же горному месту. Перед ними открывается беспредельный морской простор, там «встречались море и небо» , «солн­це блистало, точно гигантский алтарь». Поспешив друг к другу навстре­чу и взявшись за руки, «стояли они в огромном храме природы и поэзии, а над ними торжественно звучал незримый колокол, и блаженные духи в танце вились вокруг него под ликующее «Аллилуйя»». Вершиной ска­зочного творчества Андерсена считал «Колокол» Г.Брандес. Финал сказки, по его словам, — это триумф искусства и науки, которые идут различными путями, но «встречаются в конце концов в одном чувстве восторга и благоговения перед всеобъемлющим Божеством природы». Однако судьба гения может складываться и трагично. В философской сказке «Тень» бал правит посредственность, выдающая себя за гения. Герой сказки — молодой талантливый ученый, превратившийся в слугу собственной тени, которая в конце концов начинает выдавать себя за ученого, а его называть собственной тенью. Когда тень присваивает его ум и знания и сватается к королевской дочери, ученый собирается от­крыть ей глаза на ее будущего супруга: «Я все расскажу — и что я человек, и что ты тень, всего-навсего переодетая человеком!» Однако все его попытки разоблачить обман ни к чему не приводят. Сражавшегося за Истину, Добро и Красоту ученого казнят, а его тень становится мужем королевской дочери.

Критическая линия в сказках Андерсена, представленная в «Тени», развивается за счет создания большого количества человеческих типов, в которых отражаются черты и приметы провинциального быта. Как и прежде, самый распространенный среди них тип самодовольного мещанина, чувствующего себя уютно и уверенно среди себе подобных и убежденного, что его образ жизни и мысли единственно верный. Мать-утка в «Гадком утенке» объясняет детям, что мир большой, он тя­нется далеко-далеко за сад, к полю священника, но она там отроду не бы­вала. Она учит их правилам хорошего поведения и просит быть особенно вежливыми с испанской уткой, потому что она здесь важнее всех. Столь же ограниченный мирок — дом старушки, где живут кот и курица. О се­бе они всегда говорят так: «Мы и остальной мир». Здесь ценится лишь умение нести яйца, мурлыкать и выгибать спину. В «Счастливом семей­стве» старые улитки, живущие в лесу из белокопытников, отлично знают, что именно они первые на свете, что весь лес растет только для них, а усадьба существует лишь для того, чтобы они могли свариться и лежать на серебряном блюде. Они считают себя представителями старинного иностранного рода и презирают обычных черных улиток без домиков как простолюдинов. Штопальная игла в одноименной сказке кажется себе настолько тонкой и деликатной, что ей приходит на ум, будто она произо­шла от солнечного луча, и т.д.

Трагизм и несправедливость жизни, о которых Андерсен действи­тельно знал не понаслышке, помогала переносить ему вера в жизнь не­бесную, в награду за земные страдания в потустороннем мире. В сказке «Девочка со спичками» маленькая продавщица спичек замерзает в канун Нового года на улице, не выручив ни гроша за свой товар. Перед смертью она просит свою покойную бабушку взять ее с собой, и та выполняет просьбу внучки. «Она взяла девочку на руки, и, озаренные све­том и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко — туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, — они вознеслись к Богу». Утром замерз­шую девочку находят люди и, увидев возле нее обгорелые спички, со­чувственно говорят: «Девочка хотела погреться!» «И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой красоты они вместе с бабушкой встретили новогоднее счастье». Та же мысль о вечной жизни выражена в сказке «Бабушка». Бабушку похоронили, положив ей под голову сбор­ник псалмов с засохшей розой (воспоминание юности), — так она веле­ла. На ее могиле посадили розовый куст. Над могилой теперь цветут но­вые розы и поет соловей, а живые помнят старую бабушку с ее ласко­вым, вечно юным взором. «Взгляд умереть не может! — однажды мы вновь увидим ее, молодую, красивую, как в те давние времена, когда она впервые поцеловала свежую алую розу, что стала теперь могильным прахом». В сказке «История матери» о беззаветной материнской любви смерть уносит младенца из дома матери. Чтобы вернуть его, она бросается следом за нею. Все, кого она просит указать ей путь, равнодушны к ее горю. Ночь требует, чтобы она спела ей все песни, которые пела своему ребенку. Терновый куст хочет согреться теплом ее сердца. Озе­ро предлагает ей выплакать в него свои глаза. Старуха садовница берет себе ее прекрасные черные волосы и отдает взамен седые. Когда же по­сле всех жертв и перенесенных страданий она в конце концов находит в теплице смерти своего младенца — маленький голубой цветок с по­никшей головкой, то понимает, что судьба ее сына в воле Божьей и она должна склониться перед нею. «Не слушай меня, коли молитва моя про­тивна Твоей воле, ибо Твоя воля благая! Не слушай меня! Не слушай!»

В сказках Андерсена 1840-х гг. уже мало что напоминает об их фольклорных первоисточниках. И хотя в них по-прежнему действуют фантастические существа (феи, тролли, эльфы, гномы) и природные стихии, сочетание фантастического и реального служит поводом для серьезных раздумий о жизни человека. Сказка насыщается религиозно-нравственной проблематикой, а ее идейное содержание выражается в подтексте, создающем второй план повествования и несущем основ­ную смысловую нагрузку.

Дальнейшее расширение рамок жанра происходит в творчестве Ан­дерсена в 1850-1870-х гг. и отражается в названиях новых сборников произведений. Наряду со сказками в них появляются так называемые ис­тории: «Истории». Вып. 1-2, 1852-1853; «Новые сказки и истории». Вып. 1-10, 1858-1872. В примечаниях к двум первым томам «Полно­го собрания сказок и историй» (1862) Андерсен по этому поводу писал: «для новой серии мне понадобилось новое, подходящее название, и я ос­тановился на названии «Истории». Я нашел, что оно всего больше подхо­дит к моим сказкам: на датском народном языке «история» одинаково оз­начает и простой рассказ, и самую смелую фантазию; нянькины сказки, басни и рассказы — все это известно детям, крестьянам и простолюдинам под именем «история»».

Придя к выводу, что подобное обозначение более всего соответство­вало его сказкам, Андерсен, по сути, констатировал, что он с самого на­чала стремился к созданию некой универсальной жанровой формы, включающей в себя признаки самых разных жанров «малой прозы», от притчи, аллегории и рассказа до «романа в миниатюре». Новым ша­гом в этом направлении как раз и стали его истории, которые с точки зрения жанра весьма схожи с литературными сказками немецких романтиков, однако в них нет сверхъестественных событий и героев, а ска­зочный мир если и создается, то, как и прежде, на основе объективной реальности. В свою очередь, представления Андерсена о жанре истории заметно повлияли на его поздние сказки, изменив их жанровую природу настолько, что иногда почти невозможно провести грань между теми и другими.

В позднем творчестве Андерсена изредка еще встречаются сказки, написанные в стиле народных, как, например, «Что муженек ни сдела­ет, то и хорошо». Но, по существу, речь может идти лишь о формальном сходстве. В этой сказке отчасти сохранена фабула народного источника, однако введено множество деталей, рассчитанных на комический эф­фект. Среди персонажей сказки о крестьянине, променявшем «лошадь на корову, корову на овцу, овцу на гуся, гуся на курицу, а курицу на ме­шок гнилых яблок», появляются путешественники англичане. Они спо­рят с крестьянином и проигрывают ему, потому что вопреки их ожида­ниям он получает от жены не трепку, а поцелуи. «Уж если жена считает мужа умнее всех на свете и все, что он ни делает, находит хорошим -это без награды не останется».

В 1850-1870-е гг. Андерсен под влиянием Х.К.Эрстеда создает множество сказок, в которых в фантастической форме раскрывает до­стижения современной науки и техники. В сказке «Большой морской змей» жители подводного мира наблюдают диковеннейшую рыбу. Но это не что иное, как телеграфный кабель, опущенный на дно моря и «передающий вести с такою же быстротой, с какой доходит до земли луч солнца». В сказке «Дриада» сказочное существо, обитавшее в каш^­тановом дереве, попадает в Париж и наблюдает чудеса науки и техники на Всемирной Парижской выставке.

По сравнению с периодом 1830 -1840-х гг. в творчестве Андерсе­на 1850 -1870-х гг. резко увеличивается количество сказок, отражаю­щих религиозно-нравственные взгляды писателя. Содержание и обра­зы персонажей этих сказок варьируются с большой изобретательно­стью и фантазией, но утверждение христианских понятий о добре и зле, добродетели, смысле жизни, долге и совести, истине, счастье в них неизменно. Героиня сказки «Камень мудрости» — кроткая умная слепая дочь мудреца символизирует обретение истины в христианской вере. Вслед за своими зрячими братьями она отправляется на поиски камня мудрости, проливающего свет на письмена в книге истины. Их отец прочитал в ней все, кроме последней главы «О жизни после смерти». В результате он так и не смог найти ответы на вопросы о том, «что та­кое смерть, чем является душа в теле и как совершается переход души в жизнь вечную». Рациональным путем, по мысли автора, ответить на них невозможно. Поэтому именно слепой дочери, а не зрячим сыновь­ям мудреца удалось собрать песчинки « истины, добра и красоты», из которых и состоит этот камень. Свет от него упал на страницу кни­ги истины как раз там, где мудрец искал доказательства жизни вечной, и ослепительным блеском засияло всего одно слово: «Вера». От него поднимался светозарный столб песчинок, каждая из которых «соединя­ла в себе свет истины и сияние Добра». Это был мост Надежды, пере­кидывающийся от Веры к всеобъемлющей Любви, в бесконечность.

Верой в заботливого Бога-отца и блаженство жизни небесной проник­нута сказка «Дочь болотного короля». Героиню этой сказки, прилетевшую вместе с аистами в Данию из Египта, приютили у себя язычники-викинги. У них в плену находился молодой христианский священник. Беседы с ним помогли ей понять, в чем ценность жизни. Героиня обращается в христиан­ство и просит Бога взять ее к себе на небеса. Очищенная от земной оболоч­ки крещением света душа ее обретает вечное блаженство. Все чаще в сказ­ках и историях Андерсена звучит тема греха и искупления. В сказке «Крас­ные башмачки» бедную, красивую, но тщеславную девочку Карен берет на попечение старая богатая женщина. Она дарит ей красивые красные баш­мачки, в которых Карен, забыв о приличиях, идет сначала на конфирма­цию, а потом к причастию. Она все время думает только о них и забывает пропеть псалом и прочесть «Отче наш». Во время болезни своей благоде­тельницы Карен в красных башмачках отправляется на бал. На балу во время танца ноги Карен сами пускаются в пляс и доносят ее до кладбища, где перед нею возникает ангел Господень. «Ты будешь танцевать… в крас­ных своих башмачках, пока не станешь бледной и холодной… Ты будешь танцевать от дома к дому и стучать в двери там, где живут заносчивые, тщеславные дети, — что они слышали тебя и боялись!» — говорит он ей. Проклятие ангела преследует Карен. Она тяжело страдает и мучается, по­ка не понимает, что причина ее страдании грех гордыни и тщеславия. Карен идет в услужение священнику, работает в его доме не покладая рук, а вечерами слушает чтение Библии. И вот перед ней снова возникает виде­ние ангела Господня. Сердце Карен переполняется радостью, оно не выдер­живает и разрывается, и, прощенная, она попадает в Царствие Небесное.

Сказка «Девочка, наступившая на хлеб» развивает тему «Красных башмачков». Героиня сказки, гордая и спесивая Ингер, чтобы не запач­кать своих башмачков, наступила на хлеб и провалилась под землю в ад. Когда эту историю рассказали другой девочке, то ей стало так жалко несчастную Ингер, что она попросила Отца Небесного за нее. Потря­сенная этим проявлением любви и милосердия, Ингер раскаялась в сво­ем поступке. Она искупила свою вину тем, что, превратившись в ма­ленькую птичку, собрала и раздала столько хлебных крошек, сколько втоптала когда-то в грязь. Бог дарует Ингер прощение, и душа ее уст­ремляется на небеса. Этой же теме посвящена и сказка «Анна-Лисбет» о молодой женщине. Став молочной матерью ребенка в семье графа, она забыла о своем собственном сыне, который утонул во время плава­ния на шхуне с пьяным шкипером. Вначале гибель сына не очень опе­чалила Анну-Лисбет, но через некоторое время призрак покойного стал преследовать ее повсюду. Свой грех Анна-Лисбет искупила раскаяни­ем. Она пришла в церковь и упала перед алтарем, моля Бога о спасении души, и «когда солнце опустилось совсем низко, душа Анны Лисбет вознеслась ввысь, туда, где нет страха, коли ты победил его на земле. А Анна Лисбет его победила».

Поздние сказки и истории Андерсена — произведения широкого жанрового диапазона, исполненные глубокого внутреннего смысла. История прачки в «Пропащей» — это рассказ о служанке, которая влюбилась в студента, а он в нее, но его мать вовремя заметила опас­ность, угрожавшую сыну, и уговорила девушку стать женой перчаточ­ника. Вначале их дела пошли в гору, и в доме появился достаток, но вскоре перчаточник умер. Чтобы прокормить себя и сына, она мы­ла лестницы, стирала белье, но выбраться из нужды все равно не смогла. Постепенно она пристрастилась к спиртному, и люди стали называть ее пропащею. Но автор не осуждает свою героиню. Ведь она боролась за свою жизнь и жизнь своего сына изо всех сил, и не ее вина, что обстоятельства сложились столь трагично. Для работницы М арен она как была, так и осталась добрым отзывчивым человеком. «… она была достойная женщина! И Господь в Царствии Небесном тоже так скажет, а люди пускай называют ее пропащею!» Как и «Пропащая», подлинным трагизмом и глубиной изображения чело­веческих судеб отличаются истории-новеллы «Иб и Кристиночка», «Под ивою», «Бутылочное горлышко».

В истории «Садовник и господа» в форме аллегории раскрываются взаимоотношения художника и общества. Садовник Ларсен — подлин­ный мастер своего дела, творец, у него умелые руки и доброе сердце. Яблони и груши в его саду приносят такие плоды, которым может поза­видовать и королевский садовник. Умением Ларсена открывать красоту там, где другим это недоступно, восхищается принцесса. И только гос­пода Ларсена не хотят признать в нем дар художника. Для них он всего лишь садовник, которого они могут в любую минуту прогнать, если им вздумается.

Наиболее значительными в позднем творчестве Андерсена являются его истории о прошлом, исторические «романы в миниатюре». В них, как правило, изображаются исторические персонажи, сохранившиеся в памяти потомков. В истории «Ветер рассказывает о Вальдемаре До и его дочерях» повествуется о судьбе старинного дворянского рода. Причины его оскудения и гибели коренятся в действиях основного пер­сонажа, родовитого дворянина Вальдемара До, в котором Андерсен во­площает идею неотвратимости возмездия за нарушение установленных свыше законов и моральных норм. Вальдемар До — типичный предста­витель своего сословия. В его жилах течет королевская кровь, он смел и горд, умеет высоко держать свою голову, образован. Однако все эти достоинства в конечном счете ничего не стоят, ибо порочна его душа. До высокомерен, себялюбив и алчен. В его усадьбе жилось весело. «Здесь бурлила жизнь. Здесь что ни день пировали. Здесь собирались важные гости со всей округи и из дальних краев, играла музыка, звенели кубки… Здесь властвовал спесивый гонор со всем его хвастливым блеском, и в господах недостатка не было, только Господу не нашлось места!» В жертву своей безумной страсти алхимика — получить золо­то — До принес свою жизнь и счастье своих дочерей. Чтобы добыть де­нег на опыты, он распорядился вырубить дубраву на морском берегу. И сам он, и его дочери, кроме младшей Анны Доротеи, смеялись над дикими криками птиц, когда рубили деревья. Лишь один старый полузасохший дуб, на котором свил свое гнездо черный аист, по просьбе Ан­ны был пощажен. До запретил старшей дочери красавице Иде выйти за­муж за корабела, которого она полюбила, но который, увы, был беден. Когда же семья разорилась, гордыня не позволила ему остаться с деть­ми в проданной усадьбе, несмотря на разрешение ненавистного ему но­вого ее владельца. Он все время думал только о своих опытах, «от забот и бессонных ночей поседели у рыцаря кудри и борода, кожа сморщилась, пожелтела, глаза алчно высматривали желанное золото». А по­сле того как Ида стала женой батрака, Вальдемар До, не пережив позора, умер. Покинула отцовский дом и покончила с собой, бросившись в штормовое море, средняя дочь Иоханна. И только на Анну Доротею, спасшую от разорения гнездо аиста, Бог распространил свою милость. До самой ее смерти аист охранял ее кров.

В истории «Предки птичницы Греты» Андерсен описывает судьбу знатной датской дворянки ХVII в. Марии Груббе. К ее образу обращались многие писатели, пытаясь понять, что же заставило супругу внебрачного сына короля увлечься человеком низкого происхождения. Впервые о Марии Груббе написал в одном из своих «Посланий» (1748-1754) датский просветитель, драматург и прозаик Л.Хольберг, встретившийся с ней в 1711 г., когда она уже жила на острове Фальстер и работала там на пере­праве паромщицей. Позднее история жизни Марии Груббе легла в основу рассказа С.С.Бликера «Отрывки из дневника сельского священника» (1824), изобразившего ее под вымышленным именем Софии и перенесше­го действие в ХVII в. Андерсен в истории о Марии Груббе стремился как можно точнее следовать историческим фактам, насколько ему позволяли сведения, почерпнутые главным образом у Хольберга. Очевидно, поэтому он и стал одним из главных персонажей его произведения. Именно из уст Хольберга читатель узнает о последних годах жизни Марии Груббе. Свою героиню Андерсен изображает необычайно сильной и цельной личностью, не желающей идти ни на какие компромиссы. Любовь к другу детства Сё­рену она сумела пронести через всю свою жизнь. К тому времени, когда происходит ее встреча с Хольбергом в Марии Груббе мало что измени­лось. «Держалась она с достоинством, спину несла прямо, глаза глядели из-под черных бровей горделиво». Ей безразлично, какие слухи распускают о ней и ее муже. В простом паромщике она нашла свою мечту о настоящем мужчине. «Жизнь с Сёреном была мне больше в радость, чем жизнь с тем, кого называют галантнейшим и любезнейшим из всех подданных короля». Андерсеновской трактовке образа Марии Груббе вскоре последовал другой классик датской литературы — Й.П.Якобсен в историческом романе «Мария Груббе» (1876). В рассказе о внучке Марии Груббе птичнице Гре­те, со смертью которой заканчивается существование старинного дворян­ского рода, Андерсен выразил идею о скоротечности земной жизни и веч­ности жизни небесной.

Сказки и истории принадлежат к самой важной и жизненной части литературного творчества Андерсена, подлинного новатора в разработ­ке малого повествовательного жанра. Используя поэтику, сюжеты и образы сказок, Андерсен прошел сложный путь от переработки фольклор­ных источников до создания новых жанровых форм, зачастую лишенных фантастического элемента. Наполнив свои сказки и истории глубоким интеллектуальным и религиозно-нравственным содержанием, он пре­вратил их в универсальный тип литературного произведения, открываю­щий пеpспективу развития художественной прозы ХХ в.

Зимой 1845-1846 гг. после выхода в свет третьего выпуска «Новых сказок» Андерсен отправился в очередное путешествие в Германию, кото­рое стало европейским триумфом писателя. В Лейпциге он получил пред­ложение сразу от трех немецких и одного датского издателя опубликовать на немецком языке собрание своих сочинений. Он заключил контракт с датским издателем С.В.Лорком, пообещав ему написать в качестве пре­дисловия к этому изданию автобиографию. Работа над ней продолжалась с февраля по август 1846 г., в феврале 1847 г., она вышла в свет в Герма­нии под названием «Сказка моей жизни без вымысла» (датск. изд. 1942 г.) и в том же 1847 г. была переведена на английский язык. Прошло восемь лет, прежде чем Андерсен получил предложение опубликовать датскую версию автобиографии у себя на родине. В ее основу легла «Сказка моей жизни без вымысла», основательно переработанная и расширен­ная автором. Потребность в новой автобиографии, а не просто в переводе с немецкого старой сам Андерсен объяснял тем, что писал он ее за грани­цей, не имея под рукой необходимых материалов, и многое из того, что представляло бы интерес для датских читателей, осталось за рамками повествования.

И немецкая, и датская автобиографии начинаются словами, раскры­вающими жизненную философию Андерсена. «Жизнь моя — эта на­стоящая сказка, богатая событиями, удивительно прекрасная! Если бы в ту пору, когда я бедным беспомощным ребенком начинал свой жиз­ненный путь, мне встретилась бы могущественная фея и сказала: «Из­бери себе цель и дорогу к ней, а я согласно с твоими дарованиями и по мере возможности буду охранять и направлять тебя» — и тогда судь­ба моя не сложилась бы лучше, счастливее и разумнее. История моей жизни скажет целому миру то же, что говорит и мне: Всемилостивый Господь Бог наш все направляет к лучшему». Представление о добром и заботливом Боге, проходящее красной нитью через все его художест­венное творчество, появляется у Андерсена еще задолго до того, как он получил европейское признание. Свидетельство тому — его первая ав­тобиография (рукописи 1832 г.), которую, отправляясь в путешествие в Италию, он оставил на хранение Э.Коллину, собираясь после возвра­щения продолжить над ней работу. Только в случае смерти Андерсена она могла быть опубликована, чтобы читатель получил достоверные сведения о его детстве и юности. Вернувшись на родину, он был цели­ком захвачен замыслом «Импровизатора» и работу над рукописью так и не завершил. Случайно обнаруженная в Королевской библиотеке в 1924 г. литературоведом Х.Бриксом, она была опубликована им в 1926 г. под названием «Жизнеописание Х.К.Андерсена».

« Жизнеописание» играет важную роль в творческой биографии Ан­дерсена. Главное место занимает в нем внутренний мир автора, который рассказывает о себе отстраненно и с чувством юмора, чистосердечно признаваясь в своих ошибках, заблуждениях, слабостях. Не предназна­ченное для печати, оно до сих пор остается среди других автобиографи­ческих сочинений самым полным и объективным источником сведении о детстве и юности Андерсена, которому к моменту завершения работы над рукописью исполнилось всего двадцать семь лет. Именно в «Жизнеописании» он впервые формулирует идею Божественного Провиде­ния, по его убеждению, неуклонно направлявшего его к высшей цели — осуществлению художнического призвания. «С каждым днем мир пред­стает передо мной во все более поэтическом свете. Поэзия входит в мое существо, и мне кажется, будто сама жизнь есть лишь одно великое уди­вительное поэтическое произведение. Я чувствую, как невидимая доб­рая рука управляет всем, что не слепой случай, а биение сердца невиди­мого Бога-отца ведет меня вперед!» Уже в раннем возрасте Андерсен проникся чувством своей исключительности, и ему важно показать, ка­кие факторы были движущей силой его творческого развития. Само по­явление его на свет « на кровати, сооруженной из деревянного помоста, на котором год назад стоял гроб с телом графа, богатого, но теперь, увы, мертвого», несмотря на шутливый тон повествования, представляется исполненным глубочайшего смысла. В мир пришел «нищий, но живой, нарожденный поэт, а именно я сам».

Источник поэзии заключен в нем самом, в его внутреннем мире. «Я был поэтом, сам того не подозревая». Крайне важны для формирования творческой личности поэта его детские впечатления. Для Андерсена они основа всего, что проявится позднее в его творчестве. Особый упор он делает на об­стоятельствах, способствовавших его увлечению поэзией. Среди них — бе­седы и игры с отцом, совместное чтение книг, занятия кукольным театром, прогулки с родителями в лес, посещение городского театра. К числу самых сильных впечатлений детства он относит также посещения каторжной тюрь­мы и городской больницы. Ему мажется, будто сама атмосфера его родного старого Оденсе с народными праздниками, суевериями, обычаями ремес­ленников придавала его детству «удивительно поэтический колорит», «бу­дила воображение» и наполняла «каким-то романтическим чувством, незна­комым жителю Копенгагена». Восторг перед красотой окружающего мира, увлеченность театром и первые литературные опыты помогают ему сформи­ровать свой собственный автономный внутренний мир. В окружении ровес­ников, которым он кажется странным, даже помешанным, Андерсен вооб­ражает себя «сказочным героем, сражающимся за свое счастье». Эта мечтательность, эта погруженность в глубины своего душевного мира помогли ему одолеть все беды и несчастья, выпавшие на его долю в Копенгагене. Он был настолько поглощен самим собой, что его не пугали ни одиночество, ни нищета — верные спутники его юных лет. «Мое настроение между тем было превосходным, я относился ко всему с такой легкостью и видел толь­ко положительное в окружающем мире… Воображение заменяло мне все, я жил в мире грез…»

Свой юношеский портрет Андерсен рисует с большим психологиче­ским мастерством. Он отлично сознает свои недостатки, прежде всего наивность и восторженность, производившие комическое впечатление на окружающих. «… Моя удивительная наивность и невероятный инте­рес ко всему, что было связано с театром, вызывали на редкость коми­ческой эффект, чего я в силу своей восторженности просто не замечал, считая на самом деле, что, как однажды выразился Эленшлегер, любая улыбка есть знак одобрения. Надо мной часто потешались, но я этого не замечал, имея о своих способностях весьма высокое мнение».

Необыкновенно проницателен он и в отношении других. Удивительно комично при всей своей чудовищности выглядит в «Жизнеописании» ди­ректор школы Мейслинг. Его грубость и капризность, вспыльчивость и причуды, упрямство и ученое высокомерие беспредельны и гротескны. В гимназии Мейслинг «со всеми обращался «очень hohnisch»» (язвитель­но, злорадно. — нем.). Дома он постоянно брюзжал, был крайне скуп и нечистоплотен. «Меислинг никогда не мыл рук, и если у него были чи­стые пальцы, то лишь благодаря тому, что он каждый вечер выжимал ли­мон в стакан для пунша». Грубость и мелочность Мейслинга особенно яр­ко проявляются в момент прощания с Андерсеном, когда в ответ на сло­ва благодарности директору «за то хорошее, что он для него сделал», слышит: «Убирайтесь к черту!» К фру Мейслинг автор относится не без юмора, но с симпатией. Безуспешно сражаясь с грязью и беспорядком в доме, она постоянно препирается со служанками, обвиняя их в нерадивости и расточительности, и первая рассказывает подругам сплетни о своих развлечениях с гарнизонными офицерами в расчете на то, что  «в сказанное ею самой они наверняка не поверят» . «Репутация — самое главное для человека!» — поучает она своего юного постояльца, которо­го сама же пытается соблазнить. В ней причудливым образом сочетают­ся доброта и расчетливость: когда приходит время прощаться, фру Мейс­линг, будучи искренне огорчена, предлагает своему юному постояльцу вместе прогуляться по городу, чтобы «ни у кого не возникло сомнений, что они расстаются друзьями».

В этих «действительно неблагоприятных» условиях, Андерсену тем не менее удалось сохранить веру в себя, в свои творческие силы, о чем свидетельствовали его первые стихотворения, которые он писал тайком от своих наставников. Но, наверное, не менее важно и то, что годы уче­бы обогатили его неоценимым жизненным опытом, так необходимым писателю. Они научили его «подмечать нелепости жизни» и «создавать комическое, сочетая высокое с низким, не видя в этом ничего, кроме не­винной шутки».

Возвращение в Копенгаген вызвало у Андерсена чувство ликования и радости. «Телом и душой стал я теперь словно вольная птица в небе, все горести, все пустые мечтания были забыты, и от этого моя истинная сущ­ность, до сих пор тщательно скрываемая, прорвалась наружу чересчур бурно. Ведь жизнь была так прекрасна. Мое доверие к людям еще не по­шатнулось, я не питал злобы даже к Мейслингу, а думал лишь о своей свободе, о своем счастье».

Как о лишенных всякого смысла, рассуждает он теперь о церковных догматах о небесном проклятии и муках ада. «Мне показалось чем-то несерьезным, чем-то принижающим Господа Бога представлять его Во­преки слову Христа строгим властелином, карающим человека вечным огнем без надежды на спасение за то, что он не смог побороть в себе присущее ему от природы… В душе моей бурлило пьянящее ощущение свободы!», — восклицает Андерсен, чувствуя, словно его поэтический талант обретает новые мощные крылья. Успех «Прогулки от Хольмен­канала до восточного мыса острова Амагер» вселяет в него поэтическую смелость и уверенность в себе. «Я стал видеть теперь все в положитель­ном свете, и у меня появилась потребность пародировать свои былые го­рести и бесплодные мечтания». Комедией «Любовь на башне св. Нико­лая, или Что скажет партер» он, по сути, подводит черту под своим не­счастливым прошлым и открывает дорогу в будущее. «Я испытывал блаженство! Я действительно был растроган тем, что моя пьеса будет поставлена на театре, перед которым несколько лет назад я стоял нищим и никому не нужным».

Заключительную часть автобиографии Андерсен посвящает рассказу о первой любви. Летом 1830 г. во время путешествия по Фюну он позна­комился с Риборг Войт, сестрой своего университетского товарища, двадцатилетней девушкой «с кротким выражением лица и живыми кари­ми глазами». Она много читала и была в восторге от его «Прогулки…». Эта встреча безмерно обрадовала и одновременно озадачила Андерсена. «Никогда прежде я не чувствовал себя таким бодрым духом, я видел, с какой радостью, с каким сестринским чувством она мне улыбалась». В обществе Войт он становился «совершенно иным человеком» и стре­мился видеться с ней как можно чаще. Однако, оставаясь наедине с са­мим собой и размышляя о случившемся, он «начинал испытывать непо­нятный страх». «Я чувствовал здесь себя так хорошо, и одновременно мне так хотелось уехать отсюда, что мне и надо было сделать и чего я, в сущности, желал. Вот я и назначил свой отъезд на следующий вечер». Вернувшись в Оденсе, он понял, что по-настоящему влюблен. Спокой­но, почти бесстрастно Андерсен пытается рассказать о том, как склады­вались его взаимоотношения с Войт, и все же временами не может скрыть своего замешательства. Первое время, пока страсть еще не овла­дела им, он только постоянно вспоминал, какими приятными казались ему редкие встречи и беседы с нею. Но потом, уже в Копенгагене, узнав, что семья Войт приезжает в столицу, «почувствовал, что готов на все, лишь бы она принадлежала ему». От своих друзей в городке Фоборге Андерсен знал о помолвке Войт с сыном аптекаря и о том, что ее отец, богатый судовладелец, был против предстоящего брака, подозревая, что молодой человек женится на его дочери ради денег. Сам Андерсен почти не сомневался, что Войт влюблена в него и готова расторгнуть помолвку. И тем не менее он так и не решился просить ее руки. Можно только до­гадываться о том, что же удержала Андерсена от брака с любимой  жен­щиной. Не исключено, что свою роль сыграла его природная робость. Но скорее всего — и к этому склоняются многие биографы Андерсена, — подобно Киркегору, он так и не рискнул ради семейного счастья поставить на карту свое призвание художника.

«Сказка моей жизни» увидела свет в канун 50-летия писатели, ког­да он уже находился на вершине славы, и в ней он подробно рассказал о своем творческом пути. В связи с этим существенно изменился жанр произведения: в «Сказке моей жизни» в отличие от «Жизнеописа­ния» доминирует мемуарное начало. Акцент переносится с изображе­ния внутреннего мира писателя на рассказ о людях, с которыми он встречался, о событиях, которые он наблюдал, и на то, как относились к его произведениям на родине и за границей. «Я надеялся, что харак­теристики множества выдающихся личностей, с которыми мне прихо­дилось сталкиваться, и описание впечатлений, вынесенных мною из жизни и окружающей меня обстановки, могут представлять для по­томства некоторый исторический интерес, равно как простое, безыскус­ственное повествование о вынесенных мною испытаниях может послу­жить источником утешения и ободрения для молодых, еще борющихся сил», — писал Андерсен, объясняя читателям, что побудило его взяться за перо.

Рассказу о детстве и юности, составлявшему основное содержание «Жизнеописания», уделено теперь немногим более шестидесяти страниц объемного сочинения, истории любви к Риборг Войт — всего несколь­ко строк, при этом имя ее вообще не упоминается; в центре внимания — драматическая борьба за писательское признание и мировую славу. Оглядываясь на пройденный путь, Андерсен с еще большей горечью вспоминает о несправедливых обидах и унижениях юных лет. Самым трудным для него временем остаются годы учебы в школе у Мейслинга. Не менее сложно складываются у него в начале творческого пути отно­шения с читателями и критиками. «Всюду говорили только о моих недо­статках. Случалось даже, что я встречал на улице вполне прилично оде­тых людей, которые, проходя мимо меня, скалили зубы и отпускали на мои счет злорадные шуточки». Предвзятые и несправедливые оценки его произведений вызывают у него чувство отчаяния. «Мне приходилось читать не критику на свои сочинения, а прямые выговоры себе; тянулось это долго, но в описываемое время дела мои были особенно плохи».

Конечно, Андерсен отдавал себе отчет в том, что источник его стра­даний в нем самом, в его чересчyр эмоциональной, неуравновешенной натуре: «У меня был талант склоняться к темным сторонам жизни, смаковать болезненное и горькое, желание мучить себя», — в том, что он слишком остро реагировал на события, которые, быть может, и не заслу^­живали такого внимания. «То, о чем и не стоило бы упоминать, достав­ляло мне глубокие внутренние мучения и оставалось во мне долгие дни». Но, как бы то ни было, здоровые силы души рано или поздно брали в нем верх над «печалью и мнительностью», а природное чувство юмо­ра «помогало преодолеть угнетенное, подавленное состояние». Именно в такие минуты он ясно сознавал свои собственные слабости и недо­статки и также глупость выходок ретивых менторов».

Сохранить веру в себя, в свои силы помогала Андерсену поддержка близких ему по духу людей. В «Сказке моей жизни» дано множество за­поминающихся портретов выдающихся деятелей национальной и евро­пейской культуры, сыгравших заметную роль в его творческой судьбе: Эленшлегера, Торвальдсена, Ингеманна, Х.К.Эрстеда, братьев Гримм, Диккенса, Гейне, Шамиссо и многих других. Эленшлегер для Андерсе­на — это истинный, природный, вечно юный поэт», который даже в старости «превосходил всех молодых мощью своего гения». В его ду^­ховном облике он отмечает нечто открытое, по-детски привлекатель­ное, — разумеется, это проявлялось, когда он бывал в кругу друзей, а не в большом обществе; там он был тих и держался особняком». Андерсен глубоко благодарен Эленшлегеру за его помощь и участие, особенно в начале своего творческого пути, когда прославленный писатель одним из первых оценил его поэтический талант. «Не обращайте внимания на этих крикунов! Вы — истинный поэт, это я Вам говорю!». Эленшлегер был и остался для него высшим авторитетом в поэзии и гордостью национальной литературы.

Такое же сильное и искреннее чувство любви и благодарности Ан­дерсен испытывает к Торвальдсену. Он отдает должное не только, твор­ческой гениальности, но и неповторимой и самобытной личности велико­го скульптора. «Сколько жизни и веселья кипело в этом бодром, креп­ком старике!» — пишет о нем Андерсен после возвращения Торвальд­сена из Италии незадолго до его смерти в 1844 г. Его восхищает «мощная, здоровая натура» Торвальдсена, не желавшего знать байроновской «мировой скорби». Андерсен пересказывает историю о Байроне, кото­рую он услышал от Торвальдсена, работавшего над статуей английского поэта в Риме. «Он согласился позировать мне, но как только уселся, сейчас же состроил гримасу. «Будьте добры, посидите смирно! — ска­зал я ему. — Не надо гримасничать!» — «У меня всегда такое выраже­ние! — ответил он, «Вот как!»- сказал я и изобразил его по-своему. Все находили, что статуя похожа на оригинал, только сам он говорил: «Это не я! Я выгляжу гораздо несчастнее!» Ему, видите ли, непременно хотелось казаться несчастным!» — закончил Торвальдсен с иронической улыбкой». Андерсена привлекают прямота, обостренное чувство справедливости, готовность великого скульптора «горячо вступиться за тех, кого, по его мнению, обвиняли напрасно». «Несправедливости, на­смешек, особенно если в них проглядывало злое намерение, он не пере­носил и восставал против них, с кем бы ему ни приходилось иметь дело».

Долгие годы дружбы связывали Андерсена с Ингеманном, которого он считал «самым популярным в народе датским писателем». Яркой чер­той творчества Ингеманна, по мнению Андерсена, было то, что все его произведения проникнуты «глубоким и серьезным нравственным чувст­вом». Они высокохудожественны, и, читая их, «как бы прислушиваешь­ся к шелесту могучего дерева поэзии (…). Ингеманн обладал вечно юным сердцем истинного поэта! Большое счастье познакомиться с таким человеком и еще большее — обрести в нем верного, испытанного друга».

Среди других деятелей датской культуры особую роль Андерсен отво­дит Х.К.Эрстеду, о котором пишет: «Он почти единственный из близких мне людей, постоянно признавал во мне поэтические дарования, ободрял меня и предсказывал, что рано или поздно талант мой признают не толь­ко за границей, но и на родине». Подлинное величие ученого сочеталось у Х.К.Эрстеда, по словам Андерсена, с непосредственностью и наивнос­тью ребенка. «В нем был неисчерпаемый источник знания, опыта, остро­умия и в то же время какой-то милой наивности, детской невинности. Это поистине редкая натура, отмеченная печатью высшего гения. И ко всему этому надо еще прибавить его глубокую религиозность». Талант Х.К.Эр­стеда многогранный и глубокий. Он был не только ученый, естествоиспы­татель и философ, но и поэт, прекрасно разбирающийся в вопросах теории искусства. С годами, признается Андерсен, влияние на него Х.К.Эрстеда все более возрастало. «Я усвоил воззрения, которые рекомендует современным поэтам Эрстед в своем творении «Дух в природе», и, «ценя сле­пую веру благочестивых людей», сам был готов смотреть на Бога через призму науки, «руководствуясь разумом, который Он сам же дал нам»».

От Х.К.Эрстеда Андерсен почерпнул не только научные знания и просветительский взгляд на религию, но и некоторые эстетические
представления, которые легли в основу его собственной эстетики, прежде всего идею добра, которая «должна господствовать в поэтическом
творении, что бы там поэт ни изображал, хоть самый ад». Андерсен отмечал, что «Х.К.Эрстед всем сердцем любил все прекрасное и доброе,
а пытливый ум его стремился отыскать в них и истину», признавая при
этом, что и его собственные произведения более всего ценили за «сердечность, естественность и правдивость». «Ведь как бы ни была прекрасна и достойна похвалы форма произведения, как 6ы ни поражали  своей глубиной высказанные в нем идеи, главную роль играет все-таки  пронизывающее его искреннее чувство. Из всех свойств человеческой  натуры оно менее всего подвергается влиянию времени и наиболее доступно пониманию каждого».

В «Сказке моей жизни» нашла свое отражение и страсть Андерсена к описанию своих путешествий. Словно восполняя пробел в книгах путе­вых очерков, он впервые подробно рассказывает здесь о путешествии во Францию и Италию в 1833-1834 гг., где почерпнул материал для пер­вого романа. Не менее интересно, хотя и не столь пространно, как в пу­тевых очерках, даны описания и других путешествиях Андерсена. По-прежнему, ему удается запечатлеть то характерное, что его зоркий взгляд выхватывает из жизненной мозаики, однако теперь его внимание привле­кают не только красочные подробности, но и социальные контрасты жиз­ни, о чем он писал в своих английских впечатлениях 1847 г. «Я воочию убедился, что значат в Лондоне «высший свет» и «бедность», — о них я впоследствии вспоминал как о двух противоположных полюсах здешней жизни. Бедность представала передо мной в образе бледной голодной де­вушки в заношенной и потертой одежде; я видел ее, ютившуюся в углу омнибуса. Это было само воплощенное несчастье, не промолвившее ни слова мольбы, ибо попрошайничество в Англии запрещено. Я помню так­же других нищих, мужчин и женщин, носивших на груди большие листы картона с надписями «Умираю от голода! Сжальтесь!».

С авторским стремлением к документальности и точности изложения материала связано появление в «Сказке моей жизни» огромного количества документов: отрывков из писем, пространных цитат из газетных статей и рецензий, с авторами которых Андерсен часто вступает в язви­тельную полемику. По мере приближения к вершине славы он все боль­ше внимания уделяет перечислению достигнутых успехов, приемам у ко­ронованных особ, отдыху в богатых поместьях. Идея «жизни-сказки» становится лейтмотивом всей книги: «Сказка моей жизни развернулась теперь передо мною — богатая, прекрасная, утешительная! Даже зло вело ко благу, горе — к радости, и в целом она является полной глубо­ких мыслей поэмой, какую я никогда не был в силах создать сам. Да, правда, что я родился под счастливой звездой!»

«Сказка моей жизни» вопреки опасениям Андерсена, ожидавшего несправедливых нападок, была принята критикой вполне доброжела­тельно. Уже на следующий день в газете «Дагбладет» появилась рецен­зия на его книгу, в которой отмечалось «тонкое и точное изображение многочисленных персон, с которыми автору приходилось общаться», а также «его любовь к правде», что, по мнению рецензента, вообще-то не является отличительной чертой автобиографического жанра». Газета «Летучая почта» опубликовала отрывки из «Сказки моей жизни», оха­рактеризовав ее как «весьма полезный комментарий» к творчеству Ан­дерсена. При этом рецензент осторожно упрекнул автора в том, что он «слишком часто видит злую волю и враждебное направление ума у сво­их критиков». Во второй, более обстоятельной статье в «Дагбладет» 11 декабря 1855 г. рецензент, охарактеризовав в целом его творчество, выразил сожаление, что до сих пор Андерсен не получил на родине та­кого признания, которым уже давно пользуется за границей. Высоко оценив сказки Андерсена, он выразил уверенность, что «Сказка моей жизни» займет не менее достойное место в датской литературе.

«Сказка моей жизни» стала своего рода подведением жизненных ито­гов и творческим завещанием Андерсена. В ней он изложил свои взгляды на жизнь, литературу и искусство, предназначение художника. Как и «Жизнеописание», «Сказка моей жизни» обладает бесспорной эстети­ческой, историко-литературной и историографической ценностью, служит достойным вкладом писателя в историю национальной литературы.

В России интерес к творчеству Андерсена возник еще в первой по­ловине XIX в. В 1844 г. по инициативе профессора русского языка и истории в Гельсингфорсском университете Я.К.Грота (1812-1893) был опубликован роман Андерсена «Импровизатор». Перевод романа со шведского выполнила сестра Грота Роза Карловна. Сам же Грот высту­пил в качестве редактора. На роман откликнулся рецензией В.Г.Белин­скнй. Он высоко оценил перевод, однако содержание «Импровизатора» не вызвало у него особого интереса. Лишь по поводу итальянской при­роды и итальянских нравов критик заметил, что они «очерчены не без таланта и увлекательности». Причина столь невысокой оценки во мно­гом объяснялась обстоятельствами, в которых она была сделана. В рус­ской литературе 1840-х гг. уже утвердилась «натуральная школа», в Да­нии формирование реалистической литературы произошло позднее, в начале 1870-х. Романтический роман Андерсена показался критику «устарелым и провинциальным».

С середины 1840 — начала 1850-х гг. творчество Андерсена привле­кает к себе все больше внимания. В отечественных журналах публикуют­ся сказки Андерсена, в том числе такие известные, как «Цветы малень­кой Иды», «Гадкий утенок», «Бронзовый вепрь», «Соловей». В 1851 г. в журнале «Пантеон» появляется немецкая редакция автобиографии пи­сателя в переводе А.Грека. В 1858 г. Н.А.Добролюбов выступает с пер­вой рецензией на сказки Андерсена, опубликованные на французском языке в «Журнале для воспитания». Отметив, что сказки Андерсена произвели на него самое благоприятное впечатление, Добролюбов выра­жает сожаление, что, «уже давно известные в Германии, в России они распространены довольно мало». Критик чутко улавливает «прекрасную особенность» сказок Андерсена: «реальные представления чрезвычайно поэтически принимают в них фантастический характер», и кроме того, отмечает «отсутствие в них малейшего резонерства». Вместе с тем, отда­вая должное «замечательному таланту писателя», он считает сказки Ан­дерсена исключительно детским чтением. «Нет никакого сомнения в том, что подобные рассказы гораздо более могут занять детей и примести им пользы, нежели всевозможные нравоучительные побасенки».

Во второй половине XIX в. произведения Андерсена уже широко публикуются в России. В 1863 г. «Общество переводчиц» во главе с М.В.Трубниковой и Н.В.Стасовой начинает издание «Полного собра­ния сказок Андерсена» в переводах с немецкого. В 1868 г. ими же осу­ществляется перевод на русский язык с немецкого сборника «Новые сказки». В 1861 г. в качестве приложения к газете «Свет» публикуется «Книга картин без картинок», а в 1885 г. — роман «Две баронессы». В 1870-1880 гг. в издании Плотникова выходит в свет собрание сказок Андерсена в 3 томах. В его подготовке участвуют известные переводчики П.Вейнберг, М.Вовчок, С.Майкова. В 1885 и 1886 гг. в жур­налах «Русский вестник и «Русское обозрение» появляются отдельные сказки, переведенные с языка оригинала Ю.Н.Щербаковым. В 1890 г. в журнале «Родник» печатается роман Андерсена «Всего лишь скри­пач», который впоследствии выходит отдельной книгой.

Исключительно важным событием для российских читателей стало издание «Собрания сочинений» Андерсена в 4 томах, которое осущест­вили в 1894-1895 гг. Петер Эммануэль Хансен (Петр Готфридович Ганзен, 1846-1930) и его жена Анна Васильевна Ганзен (1869-­1942), стоявшие у истоков русской переводческой школы с языков скан­динавских стран. Ганзен приехал в Россию из Дании в 1871 г. Десять лет он прослужил в сибирском телеграфном агентстве. В совершенстве овла­дев русским языком, стал пробовать свои силы в качестве переводчика: в конце 1870-х гг. перевел на датский язык «Обыкновенную историю» И.А.Гончарова, а на русский драмы Ибсена «Союз молодежи» и «Столпы общества». Выйдя в отставку, Ганзен переехал в Санкт-Пе­тербург. Здесь он женился и вместе со своей женой занялся активной пе­реводческой деятельностью. Большинство переводов скандинавских авторов на русский язык осуществлялось в это время с немецкого или фран­цузского языков. А.В.Ганзен и П.Г.Ганзен всегда переводили с языка оригинала. Благодаря их усилиям на русском языке появились собрания сочинений многих скандинавских авторов, в том числен Андерсена. Вы­дающиеся переводчики осуществили перевод с датского языка на рус­ский почти всех его сказок и историй. В «Собрание сочинений» Андерсена наряду со сказками и историями они включили некоторые из его ро­манов и драм, отрывки из путевых очерков, в сокращении  мемуары,
а также переписку и воспоминания современников. Таким образом, они решили задачу, которую перед собой поставили, — дать более полное и объективное представление об Андерсене, поставив под сомнение уже сложившийся к тому времени о нем стереотип как исключительно о писа­теле для детей.

Но еще до выхода в свет «Собрания сочинений» произведения Андер­сена получили признание в России. Одним из первых его сказки высоко оценил Л.Н.Толстой. Он сам перевел на русский язык «Новое платье ко­роля» и в переработанном виде включил эту сказку в свою «Азбуку». В 1868 г. Стасова и Трубникова в письме Андерсену написали о том, какой популярностью пользуются его сказки у читателей: «Русская публика любит эти «Сказки и рассказы», автор которых причисляется к величай­шим писателям современности». Сказки Андерсена любил А.М.Горький, избравший эпиграфом к своей книге «Сказки об Италии» слова Андерсена из сказки «Бузинная матушка» о том, что самые причудливые сказки выра­стают из действительности. Неизгладимое впечатление «высокими мыслями и глубоким гуманным чувством»  сказки Андерсена произвели на И.Бу­нина. Особенно сильное «поэтическое и восторженное чувство» вызвала у писателя в гимназические годы сказка «Колокол». Сказки Андерсена были любимым чтением А. Блока. В начале января 1907 г. он написал сво­ей матери: «Я уже давно не читаю ничего, кроме Андерсена». По воспоминаниям современников, «Снежную королеву» и «Ледяную деву» Блок воспринимал как-то лично, биографически. Он не очень верил в счастли­вый конец первой сказки, в победу любви Герды и больше доверял финалу второй сказки — гибели в ледяном потоке Руди, только раз заглянувшего в глаза Ледяной девы, но отмеченного знаком ее власти над ним. К идеям и образам сказок Андерсена обращались в своих произведениях А.А.Ахматова, М.И. Цветаева, М.А. Волошин, Н.С.Гумилев, Д. С. Мережков­ский и другие русские писатели Серебряного века. По мотивам сказок Ан­дерсена были созданы некоторые популярные сочинения Е.Л.Шварца. «Вдохновенным импровизатором и ловцом человеческих душ — и детских и взрослых» назвал великого сказочника К.Паустовский.

Текст приведен по изданию: Сергеев А.В. Жизнь в поэтическом свете. Мир творчества Ханса Кристиана Андерсена // Андересен, Ханс Кристиан. Собрание сочинений. В 4 тт. / Пер. с дат.: А.Афиногеновой и др.; Предисл. А.Сергеева; Сост. А.Чеканского и др. М.: Вагриус, 2005.