Ноябрь 9th, 2015 
Александр Варламов В русской литературе XIX века есть произведения, остававшиеся неопубликованными и практически неизвестными вплоть до нашего времени, причём некоторые из них могли бы заинтересовать именно читателей XXI века. В новой публикации из цикла «Мировая словесность: взгляд из XXI века» речь идёт об одном из таких произведений. Это поэма одного из крупнейших поэтов пушкинской поры Ф.Н. Глинки «Видение Макария Великого». О ней рассказывает доцент филологического факультета МГУ В.Л. Коровин, специалист по истории русской литературы XVIII–XIX вв., впервые опубликовавший эту поэму в 2013 г. в сборнике, посвящённом памяти выдающегося учёного, блестящего педагога и писателя, профессора филологического факультета МГУ Алексея Михайловича Пескова (1953–2009) («А.М.П. Памяти А.М. Пескова». – М.: РГГУ, 2013).
Поэма называется «Видение Макария Великого». В 1841 г. Глинка пытался её напечатать (в начинавшемся тогда консервативном журнале «Москвитянин»), в 1847 и 1848 гг. дополнял и переделывал, но в итоге поэма так и осталась в рукописи. Единственный авторизованный список поэмы находится в Российском государственном архиве литературы и искусств (РГАЛИ). Первым на неё, кажется, обратил внимание В.П. Зверев, посвятивший ей раздел в своей монографии «Фёдор Глинка – русский духовный писатель» (М.: Пашков дом, 2002). Полный текст поэмы (1104 стиха с обширным прозаическим предисловием Глинки) был опубликован совсем недавно автором этих строк в сборнике «А.М.П. Памяти А.М. Пескова» (М.: РГГУ, 2013).
Речь в поэме идёт ни много ни мало «о человечестве – и судьбах человека» (эти слова вынесены в эпиграф), о тех временах, когда бесы будут приходить к людям не для того, чтобы их искушать, а чтобы у них учиться. В прологе – видоизменённый эпизод из жития преподобного Макария Египетского (IV в.), который однажды узрел беса, идущего с мешком, полным лакомств, для уловления нерадивых монахов. Остальное – плод поэтического вымысла и раздумий самого Глинки, длинная речь беса, принуждённого открыть Макарию то, что написано «у сатаны в тайных книгах» о будущем человечества. В 39 параграфах «вертлявое существо» говорит об успехах науки и техники, сопровождаемых всесторонними изменениями в укладе жизни человечества – в общественных и семейных отношениях, в языке, мышлении, литературных вкусах и т.д. Рассказ беса внешне беспорядочен (что мотивируется свойствами говорящего), но, в общем-то, постепенно переходит от описания преимущественно внешних изменений в жизни людей (технические новшества, социальное устройство, экономика и т.п.) к преимущественно внутренним изменениям (недоверчивость, насмешливость, оскудение любви, тоска, тяга к самоубийству и т.д.). В итоге, конечно, падение нравственности, полная утрата веры, сатанинская гордыня, самообожествление и гибель «будущих великих человечков». Макарий, выслушав предсказания беса, возвращается к молитве в нерушимой тишине египетской пустыни. Упования святого духовидца обращены не к будущему человечества, а к тому, что находится за пределами его земной истории.
Глинка, кажется, немного стеснялся этой поэмы, говоря, что она «немного старообрядческая», выступает «навстречу всем принятым мнениям» и написана «без всех туалетных прикрас художественности, в суровом домашнем холсте и с какою-то апокалипсическою сумрачностью». Её идейный пафос – как будто в обличении технократической европейской цивилизации и в особенности безверия и новых политических и философских учений, свидетельствующих о её глубоком духовном кризисе. В 1840-х гг. этот пафос могли понять многие соотечественники Глинки, в особенности из близкого ему круга «Москвитянина». Однако критике европейской цивилизации он в качестве конструктивного начала в поэме противопоставил только апокалипсические ожидания, а не утверждение, например, «русских начал», нередко им в других случаях защищаемых. Его поэма – не полемическое выступление против Европы или «западников» из числа русских журналистов, а нравоучительное сочинение, обращённое к современникам и потомкам. При этом думал он, конечно, о своём времени и вряд ли претендовал на роль прорицателя.
С определённой точки зрения «Видение Макария Великого» может показаться обскурантистским произведением, т.е. попросту враждующим с современностью и прогрессом только по той причине, что это современность и прогресс. Глинку как будто пугают все непривычные вещи, все приметы наступающей новой эпохи – железная дорога, запущенная в России в 1837 г., фотография, получившая у нас известность в 1839 г., электрический телеграф, механизация труда, экономика как наука, банковское дело, новые методы в медицине и литературные моды и т.д.
Вот как начинается речь беса:
У сатаны читал я в тайных книгах,
Что на земле настанет дивный век,
Когда, умом водимый, человек
Постигнет все искусства и науки:
Он сочинит убийственный снаряд,
Вздыхающий огнём и ураганом
Перед лицем неисчислимых полчищ.
Но хитростью он больше удивит:
Он птицею без крыльев полетит,
Без парусов на кораблях помчится
И без коней поедет в колесницах;
<…>
И на морях нырять, как рыба, станет,
И по волнам в сандалиях пойдёт,
И, тонущий в разврате, в топях жизни,
Неутопим останется в морях!
А вот почти наудачу выбранные фрагменты о новых средствах связи, экономической науке и банковском деле, которые станут обычны для людей:
На воздухе и под землёй снаряды
Перенесут их суетную мысль,
Передадут желанья тех людей
Через моря и горы и пространства…
И полетит невидимым гонцом
Из града в град их мысль быстрее птицы,
И часто целая судьба народа
От одного вещателя к другому
Перелетит над головой народа
Иль под его ногами проползёт,
А он своей судьбы и не заметит!..
* * *
И Божий гром уловит человек,
И молнию с пути ея сведёт…
И будет сам бросать ручные громы
И города, и флоты разгромлять;
А между тем, хвастливый разрушитель,
Утонет весь он в замыслах торговых –
И сделает науку из торгов;
И в барыше его вся будет радость…
* * *
И роскошь-змей во всю свою длину
Обхватит их и, в три кольца, кругом
Опутает, сожмёт и станет мучить,
И вымучит последние достатки…
<…>
И будут все бездонными ларями;
И будет век тот – век долгов и ссуды:
Обман с приманкой лака да полуды!
Как видно, поэта волнуют не сами эти явления, а выражающееся в них или поощряемое ими нравственное состояние людей, которое его как раз и пугает.
Исчезнет всё, что прежде веселило; –
Пойдут везде суды да пересуды;
Всему пойдёт и смотр, и пересмотр,
И, на свои всё меряя лишь мерки,
Во всё утратит веру человек
В те времена не Веры, а проверки!..
Предания все будут попраны,
И станут все чего-то лишены!..
И – недовольные и роптуны,
Нападчики, задиры, крикуны –
Начнут на всё и хмуриться, и дуться,
И подо всё подкапываться злостно; –
Зато тогда никто уж и ничто
Не усладит их горький желчи…
Даже достойные человека занятия, по Глинке, окажутся сомнительными, потому что мотивация для них будет недостойной. Например, занятия историей и труды по изданию энциклопедий, даже вполне добросовестные.
И будущность закроется от них; –
И ринутся они терзать былое,
Раскапывать прошедшего архив,
Судить людей давно отживших. Дерзко
Подписывать усопшим приговор.
Расшитые предания страницы,
По-своему, догадкой подновя,
Они сошьют иглой ума с желаньем
Всё выцедить и выжать, и издать
Стеснённое издание былого.
Но это всё одной корысти ради,
А истину возьмут лишь за предлог!..
Особенное возмущение Глинки, естественно, вызывают новые литературные вкусы:
Во все свои писания тогда
Внесут они ужасные картины
И страшные об ужасах рассказы,
Чтоб шевелить чувствилища души
И возмущать бесперерывно душу:
Каких тогда неистовств не опишут! –
Каких уродств и скаредностей гнусных…
<…>
Разврат семей, разврат из таин ночи,
Всё выведут с усмешкой на показ,
Чтоб молодёжь прочла все тайны жизни
Ещё у самого порога жизни
И, потеряв на будущность надежду,
<…>
Сидела бы, как путник при пути,
Едва покинувший свой отчий дом
И уж кругом обокрадённый ворами!..
В сущности, «Видение Макария Великого» представляет собой ряд нравоописательных очерков самого общего характера, которые с успехом могут быть применены и к его времени, и к будущему, о котором он думал с тревогой, т.е., например, к нашему XXI веку. Вот ещё несколько цитат, о которых предоставляю судить читателю, насколько современно они звучат сегодня.
* * *
И жён краса уже не тронет их,
Тех юношей надменно-недоступных,
Всё знающих, готовых всё решить; –
И опостылят им семейны узы,
Возненавидят брак: он им прискучит!
Неволею союз тот назовут
И кинутся в раздолье жизни вольной –
В цветущие безбрачия болота…
<…>
Тогда семьи значенье уцелеет
Лишь у одной волчицы по лесам…
Они своих детёнышей законных
По-прежнему стеречь и защищать
С самопреданностью, с любовью станут;
А человек – учением надменный, –
Сломив завет венчального кольца,
В ловницы жён пойдёт минутным гостем,
Без имени супруга и отца…
* * *
Развыкнутся все навыки и свычки
И разнародятся народы… И
Смешение – стихией общей будет:
Смешение одежд, поверий, нравов;
И станут все – не он, не ты, а что-то,
И назовут общественностью это,
Хоть общего не будет ничего…
* * *
И будет век – сердитый этот век –
Век лютости и кислой остроты,
Век судорог общественных и смут!..
И сеючи на нивах жизни ветер,
Сторицею пожнут с них жатву бурь!..
* * *
Испортят весь порядок букваря,
И, в быт людей введя свой дух опасной,
Всяк, к первенству любовию горя,
Захочет быть отборной буквой гласной;
И, поругав безгласных и согласных –
(Всегда уступчивых, всегда бесстрастных) –
Все станут гласными. Все закричат,
И криками наполнится земля…
Никто тогда уже не будет слушать,
И всякий станет только говорить!
И будут тех времён пречудных люди
Многоглагольны все, но скудодельны!..
В предисловии Глинка обращался к читателям, говоря о себе в третьем лице как об авторе этой «сумрачной» поэмы: «Не называйте его ни раскольником, ни старовером. Он просто наблюдатель, и если рисунки и очерки, им выставленные, затронут вашу любовь к какому бы то ни было времени и порядку вещей, то сознайтесь, что, видно, они – эти очерки – верны с подлинником: иначе вы не обратили бы на них внимания!»
Оригинал материала на http://lgz.ru/article/-39-6527-7-10-2015/nravoucheniya-fyedora-glinki/
